Огонь, огонь, огонь, только огонь по-настоящему вечен. Огонь - лучший путеводный маяк, он всегда приведёт к цели, даже если разглядеть её невозможно. Гримм любил огонь - той болезненной привязанностью, когда существования без него не мыслишь. Вместо брата, друга, любовницы - лишь пляшущее в жаровнях пламя Ритуала, пламя призыва, его проклятие и благословение. Он ненавидел пламя. Он его боготворил.

Покоряться чужой воле и являться на любой зов... или же находить в этом положительные стороны и с искренним любопытством ребёнка исследовать всё вокруг. Гримм понимал своё Мрачное дитя, такое любопытное, непоседливое, понимал, почему малыш ушёл вместе с Рыцарем, покинув труппу. Он никогда не принуждал оставаться с ним навсегда - каждый был волен уйти так же легко, как пришёл. Другое дело, что большинство без него, без труппы, без полыхающей сцены не мыслили больше продолжения собственного бытия, они переплелись с его миром плотью и кровью. Им было бы проще вырвать из груди собственные сердца, чем покинуть его.

Но Дитя оказался не таким. Его привязанность к родным оказалась ниже желания исследовать мир. Гримм надеялся, что его чадо, в отличие от него самого, навсегда останется свободным. Ему незачем рыскать по умирающим мирам в поисках призрачного пламени. Незачем жить лишь от одного появления на сцене до другого. Незачем застывать в их бессмертной неизменности, подобно мухе в янтаре. Гримм верил, что однажды оно сможет найти дорогу в лучшую реальность. В ту, что не будет рассыпаться от каждого неосторожного шага искателей приключений. Такую, где товарищи не будут гибнуть или обращаться в тени, где можно доверять тому, с кем познакомился по пути, не ожидая подвоха даже от самых крохотных существ.

Очередной городишко встретил путешественника из дальних краев ярким, практически опаляющим, солнечным светом, а так же шумом и гамом оживленных улиц. В такие моменты Алакдриирн немного терялся. Он не знал, нравится ему жизнь на поверхности или нет. Прошло уже без малого лет пять-шесть, как он покинул просторы родного Андердарка, а по ощущениям, словно это случилось вчера.
Но вот в чем он был уверен, что жизнь Дарьена Муншейда - "лунного" эльфа авантюриста ему нравилась куда как больше, чем бытность второго племянника Матроны Ксорларрин. И причина крылась не только в том, что в его жилах текла, пусть разбавленная, но кровь правителей одного из Великих Домов дроу, так и то, что даже среди сородичей Ал выделялся. Причина крылась в благословении (проклятии?) Ллолт, которым Шептунья одарила эльфа с рождения. Алакдриирн пришел в этот мир Шаркаем, тем самым "пауком-призраком", белокожим дроу. Такие, как он - были крайне редки в сообществе серокожих, к ним относились кто с благоговением, кто с настороженностью, а некоторые еще и с прикрытой неприязнью. Но для дома Ксорларрин - он был, бесспорно, благословением. Жизненный путь Ала был определен с первых минут - шпион, агент Матроны в верхнем мире, ведь мало кто сможет распознать в высоком белокожем и беловолосом эльфе - жителя Андердарка.
Ежедневные физические тренировки с малых лет сделали из него умелого мечника, что в совершенстве владел техникой ведения боя дроу-ассассинов, магические - позволяли скрываться в тени, а пропаганда и многолетняя "промывка мозгов" - делали дроу верным псом Матроны.
Чем мог заняться тот, кого "выгнали" из дома на просторы неизвестного мира, в чьих карманах частенько свистел ветер, но при этом имелись определенные боевые таланты?
Вступить в ряды Авантюристов. Во-первых, это позволяло дроу познакомиться с солнечной стороной Фаэруна, во-вторых, банально заработать денег, чтобы не сдохнуть в подворотне от голода или не превратиться в головореза с большой дороги, а в-третьих - с каждым пройденным шагом он становился ближе к своей первоначальной цели.
Алакдриирн, которого мир теперь знал под именем Дарьена, клыкасто усмехнулся в тени глубокого капюшона, поправил пояс с кукри, после мягко потер грудь, где под одеждой скрывался магический артефакт - ключ к его миссии и, насвистывая незатейливую мелодию, пошагал в сторону городской площади.

К солнечному свету мужчина уже успел привыкнуть, так что даже практически не щурился. Прошелся между торговых рядов, высматривая алхимический прилавок, ведь именно там можно было бы прикупить средство для окрашивания волос. Не самая удобная надобность, конечно же, но большинство лунных эльфов были раздражающе синеволосы, а чем меньше будет вопросов к его внешности, тем лучше. Закончив с делами насущными, в которые, между прочими, входила аренда комнатушки на постоялом дворе, и отложив на завтра поход в Гильдию, Дарьен направился в таверну. Та встретила его привычным алкогольным амбре, руганью кого-то с кем-то, звучным хохотом, сальными комплиментами некоего подпитого вояки-ловеласа в сторону массивной официантки полуорчихи (Дар хмыкнул, ведь беднягу можно было только пожалеть, надумай он тянуться руками к объемной пятой точке этой "дамы"). Окинув помещение цепким взглядом, эльф обнаружил группу путешественников, которые азартно резались в картишки, параллельно занимаясь обильными возлияниями. Что же, это был неплохой шанс слегка наполнить свои карманы блестящими кругляшками. Заказав кувшин с элем, мяса и сыра, эльф направился прямиком к игрокам. Те его встретили сначала с недоверием, но короткая ухмылка и кувшин эля сделали его новых знакомцев более дружелюбными.
Карта к карте, монетка к монетке, слово за слово. Дарьен даже позволил себе малость расслабиться, а следом и вовсе поддаться на уговоры одного из собутыльников. Тот принялся всячески расхваливать некий заморский алкоголь, под поэтическим названием "объятия зеленой фейри", а после и вовсе на их столе оказалась бутылка с прозрачной изумрудной жидкостью. Дроу видел достаточно много всякого разного дурмана и, в целом, его метаболизм прекрасно справлялся со всевозможными экспериментами в этом плане.
...как же он ошибся на счет этой коварной "зеленой фейри", но это ему все еще предстояло узнать и прочувствовать всем своим дроусским организмом! А пока елось и пилось вполне бодро.
Одурманивание подкралось незаметно, просочилось в его сознание тлетворной завесой. Соображать эльф стал все хуже, чем и воспользовался распространитель сей изумрудной заразы - подчистую обыграл и Дарьена и остальную пару неудачников, что оказались за этим же столом, лишив всю троицу абсолютно всех денег. Дарьен продул даже то золото, которое не планировал извлекать на свет до наступления особо плохих времен. И возмущаться желания пока не возникло, тело словно плавало в тумане. Возможно, эльф и вовсе успел бы отрубиться и завалиться куда-нибудь под стол, но его расфокусированное внимание внезапно привлекла какая-то возня неподалеку. Становилось все более шумно. И любопытно...

Сандей очень давно не видел снов.

Технически он спал почти всю жизнь. Большая часть его работы требовала его непосредственного присутствия в грёзах: без него недосмотрят, без него разворуют. В реальности, впрочем, он тоже бывал регулярно, потому что недосмотреть, а тем более разворовать, могли и там тоже; не без помощи, но Сандей был везде.

Вот только снов, обыкновенных снов, не видел.

Когда ему впервые с двенадцати лет что-то пригрезилось не под влиянием мемории, он находился в заключении Корпорации. В тюрьме было зябко и пусто, и в целом обстановка отличалась от единения с Домиником только тем, что Сандей не был занят генерированием всеобщего счастья. Мысли замедлялись, рассеивались, и сам его разум постепенно становился зябким и пустым. А приснилось что-то светлое, радостное: он не запомнил что, только, проснувшись, увидел, как у него в ладонях тает весь мир, каким он был до катастрофы.

Сандей не успел за него ухватиться. Сон повторялся из раза в раз, но он так и не успел.

Лёжа на боку и глядя в иллюминатор Звёздного экспресса, за которым давно уже не было видно и намёка на систему Асдана, Сандей не пытался понять, от какого сна только что пробудился, а думал о том, что надо бы снова вытереть пыль в вагоне для вечеринок. Он вытирал сегодня утром, но что-то его отвлекло, и совесть не позволяла считать вытертую пыль вытертой. Но тогда нужно было идти к проводнику и просить у неё ещё одну тряпку, а проводник, кажется, и так уже подозревает, что новый пассажир использует её драгоценный уборочный инвентарь для каких-то таинственных и несомненно неблагородных целей.

Сандей попытался бы её переубедить, но дневной (по системному времени) сон никак не добавлял ему благородства в собственных глазах, да и в чужих, вероятно, тоже. На Экспрессе ему пока что не доверяли никаких дел, и Сандею только и оставалось, что прибираться да спать, и уборка от сна выгодно отличалась тем, что он приносил пользу, зато сон от уборки выгодно отличался тем, что ему не надо было думать о том, что дальше будет со всеми, кого он хотел защитить. Ничего. Нужно чем-то заняться, и это зябкое чувство уйдёт.

Сандей рывком сел в кровати, и в маленьком квадратном зеркале на стене отразился его нимб и растрепавшаяся челка. Он нахмурился, подошел к зеркалу и пригладил волосы привычными движениями, точно так же, как делал это тысячи раз, пока был главой клана Дубов, пока был Бронзовым певчим, пока был просто ребёнком.

В коридоре было до странности тихо.
Сандей медленно привыкал к тому, что «семья Звёздного экспресса» (он оценил иронию, когда его добавили в общий чат) - шумный народец, особенно дамы, особенно более юные дамы. У Март 7 пронзительный голос и тысяча дел в минуту; у Стеллы не такой уж пронзительный, но зато вокруг неё всё грохочет и сыпется, и только укрепленная годами вдохновенного притворства выдержка уберегала Сандея от того, чтобы морщиться и закрывать глаза каждый раз, когда тишина вновь нарушалась чем-то падающим, звенящим, кричащим или даже шкворчащим. Негармонично, но он привыкнет. Обязан привыкнуть.

Размеренным шагом Сандей пересек коридор и остановился перед дверью в общий вагон. Оттуда не доносилось ни звука, но там определенно кто-то был. Он опасался применять здесь Гармонию, потому что всеми силами старался доказать свою безвредность (раз уж раскаяние доказать не получилось); но и заглянуть внутрь решился только тогда, когда стоять на пороге стало некомфортно. Если его здесь застанут? Он не докажет, что не подслушивал, хотя подслушивать было решительно нечего.

Открыл дверь - и застыл на пороге. Стелла. Стелла, кофейник и слишком большая для одной-единственной Стеллы гора булочек. Сандей не был уверен, с кем надеялся встретиться, но, наверное, не с ней - она ясно, как только она одна умеет, высказала ему свое недоверие, и он не знал даже, имеет ли право сейчас её беспокоить. Впрочем, поздно, он ведь уже открыл дверь;

— Мисс Стелла, — голос звучал мелодично и безмятежно, — Добрый вечер. Я не хотел вас тревожить, только пройду через общий вагон и займусь уборкой в вагоне для вечеринок, если не возражаете.

Сандей произнес всё это, не двигаясь с места. Стоял неподвижно, улыбаясь полуулыбкой блаженного и привычно держа одну руку за спиной. Добавил:

— Если только я не прерву… вечеринку.

Полуулыбка блаженного стала шире, превращаясь почти что в улыбку, потому что так Сандей шутил. За спиной его ладонь незаметно поправила пояс. В новом костюме эта поза почему-то казалась странной, почти что чужой ему.