таранис ● кельтский пантеон ● chris hemsworth бог грома, молний, любитель человечинки, но при этом славный малый

ИНФОРМАЦИЯ: Таранис - это, конечно, тот еще кадр. Нельзя сказать со стопроцентной точностью, сын ты мне или не сын, но я придерживаюсь одной теории, которую с радостью поведую уже при личном общении и знакомстве. На самом деле для меня не играет особой роли, чем ты занимался все это время, пока я пребывала в состоянии анабиоза. Но думается мне, что это должна быть военка, или, возможно, крупное охранное предприятие где-то в Великобритании, а далее распространяющееся на материк? Это имело бы место быть. Либо что-то связанное с энергетикой. А может быть авиация? Разработка оружия? Оставляю на твой выбор. Но то, что это должно быть брутально – не обсуждается. Таранис всегда с уважением и почти обожанием относился к Дану, и был чуточку расстроен, когда та ушла в долгий отпуск. И чертовски рад, когда она вернулась. Мне нужен надежный союзник, который хотел бы восстановить власть кельтов на их исторической родине, подвинув оттуда вездесущих аврамиистов. А поскольку я только очнулась и пришла в себя, то наличие рядом бога, шарящего за военное дело в полной мере не будет лишним. Прежде чем вы решитесь на эту заявку, у меня есть парочка пунктов и просьб: - посмотреть ваш пост, и если я пойму сразу, что мы не вайбим, то не обижаться на меня; - внешность менять нельзя, не-а. совсем. никак. ЭТО ХЭМСВОРТ!!! Мы тут всей кельтской женской частью на него слюни пускаем. дайте нам красивого мощного мужика, что будет нас охранять. - это заявка не в пару, вы вполне себе вольны находить любовь и строить отношения, но я попрошу не забывать о том, что Дану для Тараниса – это нечто сравнимое с идолопоклонничеством. Поэтому сначала семья, а потом уже всякое разное! пример поста Уйти в добровольное отшельничество, скрыться от мира, который рано или поздно должен был прогнить – для Дану было простым решением. Не слишком привязанная к своим детям, она предпочла негу незнания любым завоеваниям. Ее дом был прекрасен: цветущие сады, наполненные сладкими и тягучими ароматами спелых фруктов; травы и цветы – природа в ее истинной красоте. Дану не нужны были жертвоприношения, молитвы и прочее – это все она оставила для тех, кто теперь носил гордое звание ее детей. Она еще, конечно, наблюдала за ними какое-то время, изредка являла свой лик перед их удивленными лицами. Но не для того, чтобы наказать или дать материнское напутствие, а скорее, чтобы напомнить: вы все пришли в этот мир благодаря мне, и если уж носите мое имя, то делайте это с честью. Получилось ли у них это или нет, Дану не знает. Она скрылась в туманах и под водами задолго до того, как этот мир наполнили звуки молитв другим богам; до того, как религия ее детей и ее самой – пала. Дану плавала в водах безвременья, убаюканная абсолютной тишиной и пустотой. Она не знала, какой сегодня год, что происходило вокруг, и кто она теперь. Ее разум был чист, как помыслы младенца, но разум был все так же остер, хоть и оставался уснувшим. Дану не видела снов, не плутала в мороке, а просто пребывала в нигде. И это блаженство должно было длиться и длиться, покуда последняя песчинка в стеклянных часах не упала бы вниз, и не пришлось бы заново создавать новый мир. Возможно, что в этот раз далеко не в одиночку. Но вселенная и ее законы, даже если они созданы из порыва нескольких демиургов, все же имеют своенравный характер, в котором легко сплетаются безрассудство, хитрость и доля жестокости. Поэтому из благостного “ничего” Дану выдернуло жестко. Подцепившись на крюк чужого призыва, не заметив подвоха, Дану вынырнула из своих, ставших привычными, полетов. Жадно глотая воздух, она медленно приходила в себя – время вокруг было относительным. Оно имело физическую форму: тонкая, покрытая рябью прозрачная стена, сквозь муть которой все же легко различались фигуры, точнее – одна. Женская. Она пела и взывала, она тянула за цепь, пристегнутую к карабину крючка, и безостановочно притягивала к себе. Дану всматривалась в рябь, узнавая в фигуре ту, что когда-то была ей дочерью. И пусть для мира прошли едва ли не тысячи лет, для нее это все не заняло и секунды. – Морриган? – губы, веками скованные молчанием, нехотя разлепились, а голос, что больше походил на карканье вороны, растворился в вакууме. Внезапно Дану потянуло вперед с еще большей силой. Все вокруг стало обретать форму и текстуру, воздух наполнялся тяжелыми ароматами сожженных трав и благовоний. За спиной у Дану сверкнула молния, а спустя несколько мгновений звук грома пронзил воздух, зазвенев в перепонках древней богини. Под ногами хрустели ветки и еще что-то, когда Дану, облаченная в белую льняную рубаху, выступила перед Морриган, сидевшей, чуть склонив голову. По рукам прародительницы вились синие узоры, оканчиваясь на острых ключицах; темные глаза с любопытством смотрели на младшую перед собой. Перевернутый месяц во лбу, чуть выше переносицы, сиял тусклым синим светом. – Отчего мне кажется, что ждала ты вовсе не меня? – заведя руки за спину, Дану одним лишь желанием угомонила природу, что верной псиной склонилась к ее ногам. – Морриган, дочь моя. Зачем ты вернула меня из покоя и сна, где я не видела, как пал мир, на который было столько надежд? Девушка, что с первого взгляда казалась едва ли не младше самой Морриган, смотрела без строгости, лишь с толикой удивления. Дану и предположить не могла, что она когда-нибудь и кому-нибудь понадобится. Да и в этот раз, она не сомневалась, что взывали совсем к другой личности. Неужели Морригейн была в таком отчаянии, что Вселенная, соскучившаяся по той, кто стоял у одного из истоков, вызвала ее из небытия, пренебрегая требованиям богини? – Как долго меня не было?