Пахнет сыростью, плесенью и крысиным пометом. «Канализацией,» – сказал бы Саня, если бы знал, что такое работающая канализация. Для него это запах Метро – запах, в котором он родился и вырос, которого даже не замечает. Мозг тяжелым свинцом гулко перекатывается в черепной коробке после ночного дежурства в тоннелях. Он ненавидит не спать по ночам, только теперь никто его мнения на этот счет не спрашивает. После крайнего столкновения с красными Черкизовской тяжко. Больше половины мужчин станции костьми лечь решили за независимость своего нового промозглого дома, жить хотели, понимаешь, по-своему, не ходить ни под кем. Котов, помнится, даже порадовался украдкой тогда, впервые, что отец его давно еще с наружной своей вылазки не вернулся. Перед смертью он хотя бы видел небо, а не сколотый мрамор, кишки приятелей и перекошенные рожи позорных коммунистов. Саня неба не видел никогда.

Независимости этой, кровавой неоправданно, хватает только на два месяца. За эти два месяца в свои семнадцать ему приходится стать взрослым. Подростков мужского пола здесь больше нет: ты либо малой совсем, либо плечо натираешь ремнем автомата и глаза красные пялишь в темные переходы, что-то чинишь постоянно, таскаешь, бременем на тощие Санины плечи эта взрослость ложится с размаху. Наружу не выпускают больше, оставшейся силой рисковать не решаются. Саня злится, он всегда хотел быть как отец. Сталкером. Правда смысла в этих вылазках все равно не много, Черкизон и ближайшие дома еще в первые годы растащили, дальше – неизвестность, вот Бирюков, комендант местный, и запретил строго-настрого. Даже указ издал на пожелтелом листе для большей убедительности. Котова лично выпороть обещал, если еще раз возле гермоворот поймает.

Что такое настоящий кофе, Саня тоже не знает, незнание это позволяет ему не морщась пить землистую бурду, которая у них теперь так зовется. И ту берегут, после дежурств положено только. Когда баба Клава половником плещет ему в стакан из старого ржавого чайника, Котов привилегией своей не пренебрегает, и так с недосыпа тошно. Вокруг возня. Приземистый лысеющий Бирюков меряет своими короткими хромыми шагами станцию из угла в угол, по пути раздает кому-то ценные указания, Сане отсюда слышны только обрывки фраз. Всегда собранный и уважаемый Леонид Палыч сегодня не производит впечатление человека, знающего, как делать правильно: рубашка помята, жесткий ершик оставшихся волос торчит, под глазами тени, видно тоже всю ночь не спал. Нервничает. Не каждый день вот так берешь и предаешь разом всех, кто тебе доверял и надеялся. Всех, кто зазря, выходит, родных хоронил и отгоревать толком не успел еще. Бабы стайками по углам жмутся, губы бледные поджимая, на коменданта не смотрят. Каждый из присутствующих мысленно его винит в решении этом, глыбу ответственности с души сваливает, чтобы с чистой совестью сказать потом, мол, я-то против был, ни память, ни усилий чужих не предавал. Вот только по-другому им больше никак, и это все тоже понимают прекрасно.

Последнюю свинью доедают три недели назад. Плодиться они в какой-то момент наотрез отказались, обрекая хозяев на голодную смерть. Следом чахнут грибные плантации, кто бы подумать мог, что под землей такое вообще возможно. Торговые пути отрезаны, коммунисты не пропускают из принципа. Кто-то шепчется, что это красные прокляли их, порчу навели, мор. Но как бы долго Саня ни ухмылялся этой бабской болтовне, после того, как умирает маленький Павлик, вспухнув предварительно от голода, не смеется больше. На Черкизовской в основном лежат. Сил влачить свое существование с постоянно бурлящим желудком остается все меньше. Передвигаются только те, без кого здесь вообще все зачахнет, те, у кого есть хоть какая-то функция. Передвигается и Саня по мере возможностей, даже рад работой себя нагружать, лишь бы еще несколько минут о еде не думать. На завтрак, обед и ужин половина плошки похлебки с остатками сушеных грибов. Растущему организму ощутимо не хватает, но кому-то еще хуже. Некоторые так и умирают, лежа лицом к стене, тихо, не могут, да и не хотят больше на ноги подниматься. Закрадываются мысли о том, что и правда красные руку свою приложили, может конечно и не всякой потусторонней хренью, но своего эти суки добиваются сполна. Бирюков решает: присоединению быть. В тот же день отправляет переговорщиков, те возвращаются с Преображенской площади со свининой, картошкой и сахаром. Черкизовская погружается в сытое молчание, дороги назад нет больше. Делегация должна прибыть сегодня.

– Едут уже чтоль? – лениво спрашивает Котов у поварихи, не до конца еще проснувшись, и дохлебывает свой остывший эрзац. – Палыч как в жопу ужаленный бегает.

Баба Клава качает головой в ответ на его выражения и смотрит на потертые часы на запястье, оставшиеся у нее из далекой прошлой жизни. Торопиться здесь обычно некуда, тягучее время патокой застывает, часы поэтому есть далеко не у всех. Разве что для того, чтобы с ума не сойти и хоть какой-то счет дням иметь. Тут полумрак всегда. Когда сказали «ночь», тогда и спишь, вот и весь распорядок.

– Да к шестнадцати обещались, десять минут осталось, – со вздохом отвечает старуха и неодобрительно крестится, посматривая в тоннель.

Саня непроизвольно прослеживает ее взгляд и вскакивает на ноги, с громким стуком роняя жестяную кружку. Из темного жерла показывается первая дрезина, внутри что-то ухает и обрывается. Ну вот и все, конец свободе. Кулаки сжимаются сами собой, когда он в несколько шагов пересекает станцию, чтобы оказаться поближе к месту событий. Следом подбегает взъерошенный Бирюков, на ходу оправляя одежду. Котов презрительно сплевывает себе под ноги. Нашел, старый хрен, перед кем хорохориться. А тот уже натягивает нервную и абсолютно неискреннюю улыбку, от которой даже ему, Сане, хочется проблеваться. Он шумно втягивает носом воздух, когда с дрезин на платформу ступает сразу много пар начищенных солдатских сапог. Пижоны, бля. Раз, два, три... двенадцать. И все с автоматами, миротворцы-завоеватели. Дежурные приветствия и притворные выражения обоюдной радости глухо слышны, словно сквозь толщу воды, Котова ненависть к ним всем накрывает. Он тупо переводит взгляд с одного чужого лоснящегося лица на другое, пока не встречается глазами с волчьим взглядом. Он одет как они все, под копирку, и голова выбрита так же. Внимание привлекает только возраст, пацан кажется Саниным ровесником.

Котов под всеми этими оценивающими взглядами тушуется как-то. Жалеет, что без автомата вышел, а это по их меркам – голышом считай. Просыпается абсолютно детское желание спрятаться за чужими спинами и оставить взрослым самим решать все эти вопросы. Ему-то чего, в самом деле, за него все уже определили, жить теперь будет, как скажут. Но как же, сука, не хочется. Саня делает над собой усилие и шагает вперед, пытаясь казаться максимально расслабленным, но не рассчитывает расстояние и оказывается совсем рядом с этим бритым пацаном.

– Слышь, коммунист, сигареты не найдется? - выпаливает первое, что приходит в голову, лишь бы не молчать по-дебильному.

С аристократами всегда было сложно. Если подойти к кому-то из них со словами «Значит так, слушай сюда» и с самыми что ни на его дружескими намерениями ткнуть кулаком в плечо, они почему-то пугаются. И пугаются довольно сильно.
Об этой особенности тогда ещё совсем молодой и недавно утвердивший свои права на Патент Вольный Торговец Винтерскейл узнал только на личном опыте. Его как будто забыли предупредить о столь важном нюансе.

У аристократов имелась целая система общения, поклонов и построения фраз, которые надо было использовать, чтобы никто ненароком не умер от культурного шока. Похоже, что эту систему они то ли впитывали с молоком матери, то ли осознавали ещё в том возрасте, когда могли пройти по Леман Руссом не пригибаясь.
Каллигос этот период становления многоуважаемого лорда благополучно пропустил, и по сейчас день навёрстывал с некоторым трудом и изрядными пробелами.

Но всё же без аристократов было никуда. Совсем никуда. Как только в жизнь вместе с властью ворвались такие страшные слова как бухгалтерия, логистика и снабжение, как тут же все надежды обратились к этим пугливым людям с их странными манерами.
Потому что сделать интендантом кого-нибудь из наёмников означало что половина ресурсов будет украдена, половина пропита, ещё одна неизвестно откуда взятая половина распределена исключительно по блату, и то, что предыдущему интенданту за те же грехи снесли голову, совсем не помогало. Так же как аристократы верили в свои манеры и традиции, наёмники и бандиты верили в священные слова «ну вот я точно не попадусь». Отлично помогало во время налётов, но в вопросах управления – вообще нет.

В общем, за десятилетия своего властвования, Каллигос аристократов ценить научился и даже разговаривал с ними обычно на языке, который чем-то напоминал их собственный.
— Добро пожаловать в мой дворец, леди Винцента! – Торжественно поприветствовал молодую гостью Вольный Торговец. – У меня тут есть всего одно правило. Мои люди считают, что оно звучит как «не бесите Винтерскейла».
Каллигос усмехнулся своей шутке. Впрочем, так оно и было. Сам считал, что неёмники несколько льстят его личности, сам же наёмники ни на миг не кривили душой, считая, что самое главное не проверять на прочность знаменитый характер Вольного Торговца, а с остальным можно сладить.

Сам граф тем временем продолжал речи о своей дочери. И, надо признать, ему удалось завладеть вниманием Винтерскейла.
— Охотой? – С неподдельным интересом переспросил Каллигос. На его взгляд юная леди, стоявшая перед ним, охотиться предпочла бы роскошные платья из дорогих шелков, драгоценные камни и мужчин из высшего общества. Впрочем, мозаика в голове Винтерскейла сложиться не соизволила, как и факт того, что охота в этот момент могла вестись именно на него.
А вот интерес к винтовкам верилось с трудом. Каллигос бросил взгляд на тонкие, красивые пальчики девушки. Такими не держат оружие. Впрочем, первое впечатление могло быть крайне обманчивым. Аспиция Чорда, утончённая леди, не отказывавшая себя в роскоши, отлично владела силовым мечом и попортила самому Винтерскейлу немало крови.
Тем временем щёчки юной леди весьма бодро меняли совершенно неожиданные оттенки, что, наверняка свидетельствовало о неловкой скромности.

— А, животные! – Каллигос широко улыбнулся. В этом куда больше смысла. Девушки любят животных. Винтерскейл животными тоже был немало увлечен. Особенно теми, что запросто могли отправить в могилу целый отряд хорошо вооружённых людей. Некоторые виды ксенофауны буквально поражали воображение. Каждый новый мир всегда оставался шансом тесно познакомиться с какой-то новой, уникальной и смертельно опасной тварью.
— Понимаю.
Ох уж эти аристократы. Шестнадцать лет это в самый раз для того, чтобы взять в руки оружие. Каллигос в этом возрасте уже убивал и людей, и зверей, и это ничуть не травмировало нежную подростковую психику. Вроде бы. Но с аристократами в таких вопросах лучше не спорить.

— Моя коллекция трофеев будет ждать любопытных глаз вашего сына. А мой зверинец доступен для обозрения вашей дочери прямо сейчас.
Каллигос взглянул на девушку. Миленькая всё-таки, ничего не скажешь. Её сверстницы из числа пиратов и наёмниц не умели так скромно улыбаться и очаровательно хлопать густыми ресничками. Зато могли раздеть догола в карты или сунуть нож под рёбра. У всех свои преимущества.
— Фирриянская кошка? Вам очень повезло леди. Восхищен вашим выбором.

Каллигос обернулся, ища взглядом своего сенешаля.
— Эрдриг, забери эту штуку.
Он бросил немолодому мужчине клинок, который до этого всё ещё держал руке.
— Положи куда-нибудь, где я его потом найду.
Сенешаль только кивнул и ушёл, осторожно держа в руках старый нож.
— Пойдёмте, леди, мой ксенозверинец в восточном крыле. Нас ждёт небольшая экскурсия.
Каллигос же приглашающе протягивал юной Винценте широкую ладонь.
— Расскажите мне как родилось ваше увлечение и каких зверей среди этих Императором забытых звёзд вам уже доводилось видеть?
Винтерскейл повёл девушку к широкой лестнице, по пути жестом отогнав в сторону небольшую группу наёмников.
— И что вы думаете об охоте? Хотели бы попробовать?
Возможно, многовато вопросов для начала. Но разве аристократы не так начинают свои разговоры?

так, ну что.
- да, я плагиачу стаса кудинова, и что вы мне сделаете. и да, ты еще и мэр ( или был мэром )
- да, я решил, что расшатывать устои — так совсем, и приплел мультик.
- да, у нас тут кроссовер ну погоди, где у нас разъебалово с волком, и я сказал, что мальвина мне сестра ( ни о чем не пожалел, она охуенная ) 

хочу простого человеческого, семейной драмы. семейную драму вижу мирной, спокойной: с приступами гнева и плохо контролируемой агрессией (твое), показательными наркотиками, вписками, с приведением в семью уголовника (мое). хочу, чтобы ты под мое совершеннолетие вспомнил, что у тебя есть дети, узнал-заметил, что несмотря на красивую обертку, под той хуйня какая-то. что они выросли такими же хуевыми, как ты. это, наверное, неприятно?

хочу скандалов, хочу громко хлопать дверью, хочу орать друг на друга — ты можешь пиздануть меня стулом, но можешь не пиздануть, если тебе все же неловко. хочу, чтобы ты пытался учить меня жизни, чтобы ты охуел, когда я скажу, вот этот мальчик (почти твой ровесник) десять раз сидевший, он мой (проект//ну ты же не совсем тупой, да?) я его перевоспитываю и помогаю обустроиться в жизни. хочу, чтобы ты смотрел на наши ошибки, как на свои юности, а уже поздно.

я вижу кучу красивой драмы и разъебаность в твоем прошлом, где все не так, как надо, что нет любви, нет умения быть отцом. есть желание влезть в политику, и выстраивая красивую картинку, забываешь следить за ней вблизи. что, наверное, ты попытался устроить свою, да и нашу жизнь — хорошо. а вышла хуйня. а все равно нет счастья, скажи. хочу, чтобы были измены с твоей стороны, отношения, которые ты не афишируешь, чтобы красиво пререкаться. или давай ты прячешь трупы на заднем дворе? хочешь, у тебя было криминальное прошлое, а потом ты стал строить приличную жизнь. хочешь, у тебя были все шансы уехать в большой город, а семья прибила тебя здесь.

можно подстраивать под себя кучу всего. но внешность, политическая активность и любовь к драме — вот. ну и детей у тебя двое, мальвину возвращать в детдом, уже поздновато. хочу отца, что пиздец, придите поиграйте со мной, пожалуйста.. пишу от мало до много, готов ждать долго и тоже проебываться - нет, не та строчка, где там та. мы все очень классные, приходи вчера.

бесит. бесит. бесит.

говорят, надо дышать, правильно, через рот, в живот, квадратом ромбом бумерангом - как? зая думает;;% мысль капает кап-кап-кап за собой от одной к другой кап-кап-кап дробью барабанной ли, пистолетной ли — пулемета у волчи-ека не завалялось, скучный ты, войцех, с к у ч н ы й. прирученные звери они ведь что? скучные. зайку потряхивает зайка хочет выйти, хочет выпить, савонька делает все и не ширяется в вену лишь оттого, что есть какие-то грани, есть какие-то грани хорошо-плохо (зая так делал — зае потом было п л о х о ) суки вы все ебанные. что бы волче не говорил, зая учится на ошибках. своих, чужих, ошибок войцеха в этом настроении он может назвать уйму, много, веских, непростительных — войцеха за них одновременно хочется целовать, одновременно с этим проставлять на колени и ломать ноги, руки, бить ремнем каким-нибудь долго, чтобы извинялся, чтобы грыз намордник и не был таким домашним, послушным — волче, прирученные звери с к у ч н ы е.

дело ведь даже не в войцехе. он просто попадается под руку. попадается уже под то, что находится в своих ебенях, находится отнюдь не в их заебатом районе, далеко ехать, не изобрели, сука, телепортов.

стасу — не отцу, нет, с т а с у — же нужна эта все картинка. приличной жизни. приличной семьи. вон туда — вот нахуй.

савва думает, что сейчас позвонить в прессу, сказать, приезжайте, я покажу вам истинную глянцевую картинку, по всем законам глянца, нет хороших мальчиков, нет хорошего отца, нет ебаной счастливой семейной жизни, вперед, давайте — ширнусь на камеру. 
савва на случайном такси едет к войцеху.
телефон в руки берет, но к тому моменту уже забывает, что хотел.

его бесит скролить ленту, бесят сообщения, которые не затыкаются, чатов, каналов, тех, кому не похуй, отца он глушит, сносит, восстанавливает — хочет уебать телефон, вспоминая.

его бесит даже то, что войцех пошел посрать именно тогда, когда он приходит в его квартиру, неприлично, плохо, фу таким быть.

савонька хочет пиздить эту ебаную дверь ногами. 
хочет пиздить ногами волче.
савва запинаясь в собственных ногах, проходит в квартиру, хлопает глухо дверью, проходит в комнату, даже не помнит-не узнает какую, у той уступают стены, одна комната сменяет другую, а савве для этого даже на ноги вставать не нужно.

не нужно — но кто-то тупой считает иначе.

— отъебись, — бормочет — бормочет ли или показалось? — савонька, и дает себя шевелить, дает себя поднимать, мир переворачивается, войцех натурально чудится волком, со своими руками, со своей облезлой

савва хочет тому об этом рассказать, но нужно шевелиться, шевелить языком, этого делать не хочет, не хочется, неудобно.

— бесит,
в спину ему дует, дышит этим бесит. 

— бе сит, — и исправляется, не совсем исправляется, дополняет скорее ответ, чтобы тот был полным, — б е с и ш ь, — ебаное блядство. н а х у й я ему войцех. нахуя ты , сука , так притягиваешь, прикипаешь —заставляешь прикипеть— к себе (бесишь меня / / / б/е/с/и/шь).

какое нахуя стерпится-слюбится ты нет. бесишь, за слова — язык бы тебе вырвал.

ему нравится, немного щекотно, он дергается на прикосновения, но нравится, хочется, чтобы продолжал, но хочется не только. хочется ударить, хочется — бесит все. савва знает, что делать, когда такое происходит, мир бесит, когда есть ручной волк, обычно подставляется савва, порой, они вместе, сейчас он хочет только сам — так редко. и не сомневается нельзя-можно-ли - получит не получит. бьет его ногой в живот, мажет, бьет еще, больно, прямо обувкой. не жалко, его игрушка - может разломать. можно позволять.

— сука, — бормочет савва, и падает на волка, на своего.
аккуратно почти, за диван хватаясь; кулем падая.
берет его руку, со второй попытки ухватываясь, кладет ладонь себе на ребро, сука, но считай дальше, мне нравится. кажется говорит — считай дальше.

его.
его волк. псина подзаборная.
с зубами выдернутыми.

бесит его все, что пиздец. 

пальцы чужие хочется ломать,
[indent] тогда попустит, тогда попустит??

нихуя тебе не поможет, зай.

думает еще: у тебя останусь.
что войцех может не хотеть, что у него есть пустая хата (адрес которой стас знает — он ебал), не имеет значения. останется здесь, сегодня даже не воняет, хотя, чего пиздеть, у войцеха воняет старьем, но не воняет, ч и с т о п л о т н а я псина. у саввы с собой нет ошейника, надо было взять, надо было. он трется, притирается о чужой кадык носом сломанным, даже не замечает этого, когда начинает, сразу так лег или не сразу — две секунды торчит, нет, лежит, или дольше. зато сломанный сто лет назад нос теперь начинает бесить. и войцех тоже. войцех не перестает.

нихуя тебе не поможет, зай.

Текст заявки:

иногда мне кажется, что незыблемость - твоё второе имя. ты похож на скалу, которую не сможет сдвинуть ветер, вода и время. никогда. ни за что. ты стоишь на своём месте, а все остальные пусть обходят, если им так понадобилось пересечься с тобой по пути. упакованный в строгие костюмы, отглаженные до стрелочек, идеальный и сохраняющий спокойствие. до оскомины. до зуда под кожей.
не передать сколько раз я чувствовала это - желание забраться пальцами под твой ледяной доспех и выяснить, наконец, насколько нежное у тебя нутро. ведь оно именно такое. ты похож на свой эвол - лед, - но только снаружи. сосредоточенный, правильный, наводящий ужас на практикантов доктор зейн. экстерном закончивший школу, а затем и университет, самый молодой хирург и глава отделения больницы аксо, знаменитый своими научными работами, путешествующий в арктику, чтобы помочь знаменитому профессору и штопающий сам себе раны.
а что внутри? плывущий взгляд, от одной съеденной конфеты с ликером, и жаркое дыхание на коже. сломанные ограничители, летящий к черту самоконтроль. как часто ты позволяешь себе вырываться за границы созданного фасада? надеюсь, что это происходит только, когда я рядом. надеюсь, только мне предназначается твой сбивчивый шепот ночами, твои утешительные и крепкие объятия, твои мудрые и такие спокойные советы, благодаря которым я смогла встать на ноги после того, как потеряла близких.
ты дорог мне, но редко позволяешь понять взаимно ли это чувство? проходишь мимо в коридорах аксо, будто мы едва знакомы, а потом относишь в своей кабинет, когда мои "батарейки" внезапно садятся. не принимаешь мои игривые шутки и корчишь недовольную мину, но точно предугадываешь мою поездку в арктику, отправляешься со мной или доверяешь мне свою жизнь, когда во время операции появляются странники... мы прокляты с тобой - богами, небесами или судьбой. мы прокляты быть все время рядом, но оставаться на расстоянии вытянутой руки.
потому что, если ближе, то наказание не заставит себя ждать. но я готова бороться с богами ради тебя. а ты?

Ваш персонаж:
я играю ГГ и если вы знаете игру (а раз пришли и заинтересовались этой заявкой, то знаете), то поймете, что заявка в гаремник. обещаю любить каждого своего мальчика одинаково, но в отдельных эпизодах. давай, снежная королева, пакуй чемоданы, заканчивай все свои операции и приходи.  по требованиям все стандартно: любить персонажа и меня, любить хэдить потому что если бы мы знали, что такое лор lads, но мы не знаем, что это такое и в сюжет, не исчезать беззвучно я ж тебя найду. грамотность, идейность, вдохновенность, умение и желание в НЦ никого не принуждаю, можем флаффить до потери пульса и оставлять все за закрытыми дверьми, но это будет плюсиком. посты от 4-5к и до простыней. актив раз в 2-4 недели (или как пойдет по вдохновению). в свою очередь обещаю выковыривать морковку из твоей еды и героически ее съедать, а еще ездить в арктику в отпуск. САМОЕ ГЛАВНОЕ: мы ждем адекватного игрока, которому незнакомо выражение "ролевая ревность", который будет с интересом играть с нами без претензий, даже если я напишу заявки и на других ЛИ.
P.S. Калеб сказал, что очень тебя ждет. У него есть что перетереть по-пацански. ведь знакомство в прошлом, а также параллели в настоящем позволяют сыграть широкий диапазон сюжетов: от несерьезного детского соперничества (я подкидывала в его еду кинзу, а сваливала на тебя. вам стоит обсудить!) до взрослой вражды (не надо только пилить меня на части, договоритесь как-то!), и моменты, лишенные негатива. Калеб и Зейн полярны в большинстве случаев, но, возможно, между ними намного больше общего, чем они оба подозревают.

Текст заявки:

в сказах всегда есть прекрасная принцесса и ее верный рыцарь, но это не про нас, так? ты был принцем, а я - собиралась стать твоим верным рыцарем, чтобы защищать от любой беды, закрывать собой от угроз и хранить тебя, мудро правящего планетой филос. только все пошло наперекосяк. только я, как всегда, не знала правды. о себе, о той подвеске в виде звезды на твоем мече, о судьбе, которая меня ожидает. не знал и ты, но когда правда открылась... ты покинул меня. было ли это единственным решением? ведь ты обещал увезти меня на улуру...
когда ты прошел через туннель сквозь пространство и время и оказался на земле, ожидал ли ты увидеть меня? спасти меня в день катастрофы хронорифта, а затем вновь оставить одну - больно, да? скажи, сколько боли в твоем сердце? принц далекой планеты, пошедший против своего отца и правил своего дома, чтобы спасти одну-единственную самую важную для тебя жизнь. воин по имени люмьер, уничтожавший странников сотнями и своих собственных соратников. мой сонный напарник, кажущийся мягким и пушистым зефиром в руках, но держащий в страхе рынок протоядер в зоне Н109, ведь в любой момент ты можешь появиться и уничтожить все их запасы. ты продолжаешь двигаться вперед и искать, чтобы разорвать порочный круг, лишивший тебя ее любви. скажи, когда ты смотришь в мои глаза, ты видишь ее? ту, что оставил, королеву филоса?
я никогда не найду ответ, кто я для тебя, никогда не смогу лишиться сомнений, терзающих сердце. когда ты найдешь необходимое тебе протоядро, ты снова покинешь меня? попытаешься вернуться в свое время, чтобы воссоединиться с той мной, которой я никогда не буду? ответь мне, ксавье, которой из нас на самом деле принадлежит твоё сердце?

Ваш персонаж:
я играю ГГ и если вы знаете игру (а раз пришли и заинтересовались этой заявкой, то знаете), то поймете, что заявка в гаремник. обещаю любить каждого своего мальчика одинаково, но в отдельных эпизодах. просыпайся, мой вечно спящий красавец и на скорости света лети ко мне. по требованиям все стандартно: любить персонажа и меня, любить хэдить потому что если бы мы знали, что такое лор lads, но мы не знаем, что это такое и в сюжет, не исчезать беззвучно телепортация тебя не спасет, я на тебя давно маячок повесила. грамотность, идейность, вдохновенность, умение и желание в НЦ никого не принуждаю, можем флаффить до потери пульса и оставлять все за закрытыми дверьми, но это будет плюсиком. посты от 4-5к и до простыней. актив раз в 2-4 недели (или как пойдет по вдохновению). в свою очередь обещаю любить ваше королевское высочество, готовить кушать и наносить масочку перед сном. САМОЕ ГЛАВНОЕ: мы ждем адекватного игрока, которому незнакомо выражение "ролевая ревность", который будет с интересом играть с нами без претензий, даже если я напишу заявки и на других ЛИ.
P.S.: на форуме есть Калеб, если тебе захочется пацанских эпизодов главное за меня не драться!

Текст заявки:

кажется, в моей жизни до тебя все было сном.
мы встретились случайно на улице, когда ты — студентка по обмену, — не могла найти нужное тебе место, слабо разбираясь в корейском, а я тебе помог? ты была милой, я был в маске. что-то из корейских дорам, да?
а может ты работаешь стаффом нашей группы, но я просто не замечал тебя раньше? ты всегда рядом, всегда поможешь и в какой-то миг становишься просто незаменимой, привлекая взгляд?
или я встретил тебя на мосту через реку хан, когда остановился, чтобы не позволить тебе прыгнуть? что случилось в твоей жизни настолько ужасного, что подтолкнуло тебя к такому концу?
а может ты пришла к нам новым хореографом?
или что-то еще?
я не знаю, как мы встретились, но главное, что ты оказалась рядом, когда была нужна, с каждым шагом становясь ближе, нужнее и важнее. я не смог устоять. разве можно было?
ты смогла принять, что я не всегда такой, каким видят меня фанаты. ты смогла забрать моё сердце.
но все сложно. мы оба знаем правила. в этой индустрии никогда не бывает легко: нам придется пройти через трудности, сходиться и расходиться вновь, жертвовать чем-то ради друг друга, а может и вовсе принять, что у этой истории не будет счастливого конца? может мы изменим друг друга настолько, что не сможем быть рядом. а может бросим все, чтобы остаться друг с другом?
только нам строить эту историю.
я жду тебя.

Ваш персонаж:
я играю Ли Феликса. начнем с главного — заявка В ПАРУ. все, что будет ниже — лишь задумка. приходи и мы придумаем все вместе. имя — приблизительное, если ты захочешь другое, обкашляем. внешность не указывал — она должна быть комфортна тебе (но и пожалуй нравиться мне, поэтому тоже обговорим). характер, привычки, история — все тебе на откуп, но я бы хотел обсудить и сойтись на том, что понравится обоим. нашу историю крутить вертеть тоже придется вместе. все обсуждаемо! главное приходи и помоги мне воплотить идею.
я пишу от первого-третьего лица, лапслоком или с заглавными, от 4-5к символов и выше, активность варьируется от поста в тот же день, до поста раз в неделю-две. люблю кидать фоточки, видео и фонтанировать идеями. не особо общителен на форуме, увы. от тебя хочу того же — грамотность, идейность, посты от 4-5к. не исчезать молча. не ревновать к твинкам или другим игрокам в фандоме, особенно если что-то играется феликсом в альтернативе. мы взрослые люди, ролевая ревность должна остаться за бортом.

Текст заявки:

нас сблизила беда, да?
быть единственными, кого вышвырнули на обочину — это объединяет. и пусть мой промежуток отчуждения от группы был куда более коротким, чем твой, именно там — за кадром, — мы поддержали друг друга. продолжали вместе ходить в агентство, продолжали репетировать, не позволяли опускать руки.
именно тогда я понял, что ты совсем не такой, каким кажешься окружающим. пусть странно шутишь, пусть грубоват, пусть редко проявляешь эмоции — мы вообще кажемся противоположностями, — но именно тебе я могу довериться.
именно ты — та тихая забота, которая порой нужна, тихая и безопасная гавань, которая не осудит и поддержит, а даже, если осудит, то так, чтобы я смог поднять голову и пойти наперекор обстоятельствам. иногда кажется, что ты похож на кактус — колючий снаружи, но с мякотью внутри, достойной того, чтобы попробовать докопаться до нутра.
я люблю наши посиделки за стаканчиком среди ночи, люблю твои внезапные подарки, наши походы по магазинам... я научил тебя плавать. ты научил меня говорить людям "нет".
ты просто нужен мне.
то плечо, на которое я всегда  могу опереться.

Ваш персонаж:
я играю Ли Феликса. кот, просто приходи и тащи с собой своих трех кошек хДД шутки в сторону. заявка в BFF. мне нужен тот, с кем можно поговорить обо всем на свете. вообще обо всем. ты, хоть и хен, но, кажется, ближе мне всех остальных. не смотря на твой характер цундерка ты наша, на странности, которые тебе приписывают, ты смог понять меня. именно к тебе я пойду, когда больно на сердце.
я пишу от первого-третьего лица, лапслоком или с заглавными, от 4-5к символов и выше, активность варьируется от поста в тот же день, до поста раз в неделю-две. люблю кидать фоточки, видео и фонтанировать идеями. не особо общителен на форуме, увы.
от тебя хочу того же — грамотность, идейность, посты от 4-5к. не исчезать молча. не ревновать к твинкам или другим игрокам в фандоме. мы взрослые люди, ролевая ревность должна остаться за бортом.

Текст заявки:

ребята, нам есть что сыграть. от самого начала, когда мы только столкнулись друг с другом по воле нет, не небес продюсерского таланта папы чана до текущего момента, когда мы грохочем на весь мир.
ведь наша жизнь полна событий: концерты, туры, поездки, фотосессии, фанкамы... и все это не обходится без проблем, забавных случаев, ссор и примирений.
пусть мы играем на камеру, пусть наша жизнь полна фансервиса, пусть... да много чего пусть. мы остаемся семьей и наши отношения настоящие.
приходите! я вас жду!

Ваш персонаж:
я играю Ли Феликса. хочу собрать всех покемонов!
я пишу от первого-третьего лица, лапслоком или с заглавными, от 4-5к символов и выше, активность варьируется от поста в тот же день, до поста раз в неделю-две. люблю кидать фоточки, видео и фонтанировать идеями. не особо общителен на форуме, увы.
от вас хочу того же — грамотность, идейность, посты от 4-5к. не исчезать молча. поддерживать активность. конфликты — прочь! мы же семья! мы взрослые люди, ролевая ревность должна остаться за бортом.

Чжу Лин не смотрит по сторонам, не вглядывается в лица, не прислушивается к спорам и разговорам, не встревает в конфликты. Она смотрит вглубь — внутрь себя, сосредотачиваясь на светящемся клубке силы. Он трепещет, играет гранями, сжимается-разжимается вместе с биением сердца. Быстро, нервно. Она боится. Нет, не так. Она взволнована предстоящим — ведь подобное с ней случится впервые. Наверное, она не так боялась, когда бабуля твердила ей не спать на пятый день без сна и отдыха, иначе ее спящую душу может занять кто-то другой. Тогда она была наедине с собой и миром по ту сторону, сейчас вокруг нее, пожалуй, сотня людей, каждый из которых скользит по ней взглядом, оценивает, ставит ее на чашу весов, прикидывая чего она стоит. Лин стоит у дерева, закрыв глаза, погрузившись в себя. Ей плевать на взгляды — она уже привыкла к тому, что привлекает их, как магнит притягивает всякую металлическую дрянь. Сложно не зацепиться за болезненно худую и бледную девушку с волосами, высеребренными слишком рано. Она кажется инопланетной в этом окружении, даже по меркам тех, кто смотрит Битву уже не первый год. Она это прекрасно знает и впервые за годы радуется своей странной внешности, ведь эпатаж — один из ключиков, открывающих дверь в тот самый зал с паркетными полами и деревянными панелями, где экстрасенсы собираются после каждой недели испытаний. Но ведь она пришла сюда не внешностью торговать. Ее прислали совсем за другим...

Она не смотрела ни единой Битвы до того момента, как одна из клиенток, пришедшая со своей бедой, не сказала, что ей бы стоило поехать — у нее бы там точно не было соперников, никто бы не сравнился с ее силами. Лин тогда благодарно кивнула на похвалу да и забросила эту мысль куда подальше. Вот еще не хватало! Ехать за тридевять земель, чтобы участвовать в каком-то идиотском шоу всем на потеху. Она здесь занимается реальными делами, помогает реальным людям! В общем, у нее не было никакого желания ехать из Хабаровска в Москву и участвовать в какой-то клоунаде. И точка.
Но силы распорядились иначе. В ту ночь, самую первую, когда она и думать уже забыла о словах клиентки, к ней во сне пришла бабушка. Она злилась, кричала, говорила, что отдала свою силу дурехе, не видящей своего пути! Никогда еще Чжу Лин не видела в своей бабули столько злости, никогда не осознала настолько явно, что перед ней (даже во сне) настоящая вупо. Она проснулась в холодном поту, но не послушалась. На следующую ночь ее рвало кровью и непереваренным ужином. Со второго раза она поняла, что сопротивляться воле предков бесполезно — накажут. Принялась пересматривать битвы, начиная с первой, чтобы понять суть передачи, смысл испытаний, характер работы других экстрасенсов. Попадались чего-то стоящие, середнячки, откровенные клоуны. Это на самом деле было шоу — хорошо поставленное, с тревожной музыкой в нужных моментах, слезами и зловещими эффектами. И чем свежее была Битва, тем больше постановки чувствовалось в испытаниях, тем откровеннее становился монтаж моментов — она это просто чувствовала. Но даже эта театральность не умаляла того, что на Битву приходили настоящие, владеющие силой, люди. И в этот раз среди них должна оказаться она.
Лин подала заявку на сайте канала, дождалась звонка и пришла в офис ТНТ в городе, чтобы пройти предварительное прослушивание. Она до сих пор помнит открытый в изумлении рот девушки на ресепшене, когда она вошла в офис. И так всегда, когда ее видели впервые. В тесном кабинетике ей задавали вопросы: кто она такая, какая у нее сила, что она умеет. Потом всучили конверт с бумажкой внутри, попросили определить, что там нарисовано. Детские шалости. Лин даже расстроилась — она слишком усердно готовилась к этому, первому испытанию. Ей сказали, что перезвонят, и отправили восвояси. Сны с бабушкой прекратились. Кажется, от нее добились того, чего хотели. А спустя неделю позвонила девушка из офиса и попросила прибыть в Москву в такой-то дате, в такое-то место для участия в съемках первого испытания — ширмы, а затем и второго — поиска в багажнике. Лин порадовалась, что на сборы дали почти месяц — у нее было время слетать на родину, запастись необходимыми предметами и ингредиентами, а потом уже оттуда вылететь в Москву. Она бы не выдержала почти пятидневной тряски в поезде. Внутри нее кипели свежие силы, запасенные в месте, которое она звала домом, и они требовали выхода.

И вот сейчас она стоит среди разношерстной толпы, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Как маленький белесый паучок, она раскинула вокруг сеть силы, прощупывая лапками каждого, кто попадает в нее. Вот девушка, которую привела целая свора ведьм — к ним тут же бросилась чуть ли не половина операторов. Кто-то в стороне кричит, что все тут куплено Бантеевой — победительницей одного из сезонов, которая опять продвигает какую-то свою протеже. Девочка ничего — в ней есть задаток силы, яркий огонек. А у кричащего о купленных местах в финале вместо силы дырка. Одна из нитей паутины вдруг тренькает, Лин настороженно хмурится, вглядываясь в большой слепящий шар, от которого исходит темная, холодная сила. Сила мертвых, которые тянутся к нему, они сероватым покрывалом отгораживают средоточие силы от остальных. Китаянка распахивает глаза, чтобы увидеть его — человека, обладающего силой, но перед ней тут же оказывается девушка с микрофоном, бодро тарабанящая заученные вопросы. Кто, откуда, что умеете?
— Ni hao, — отзывается она, чуть склонив голову, и, с веселым огоньком в глазах, видит, как девушка теряется, пытаясь высмотреть рядом переводчика, — Не волнуйтесь, я говорю по-русски, — репортер втягивает воздух с явным облегчением, — Меня зовут Чжу Лин Шу, двадцать два года, потомственная вупо, так называют себя ведуньи в Китае, — девушка кивает и отскакивает к другим, а Лин-то надеялась рассказать историю китайских ведьм с зарождения времен. Никому это тут не интересно, пока что. Особенно, учитывая, что на поляне появляется огненно-рыжая ведьма, вокруг которой тут же толпится народ. Не Керро. Пожалуй, было бы полным абсурдом прийти в который, четвертый, раз? Вернулась за победой Николь Кузнецова, теперь шепчущая в микрофон ответы на вопросы. Лин оборачивается к тому месту, где видела яркий холодный шар силы, но там никого нет. Только огарок свечи лежит на земле.

На всяких там постерах пшеницу всегда рисуют такой желто-золотой, как будто другой она быть не может. Хотя, зачастую, рисуют даже не ее, а рожь — более пушистую и раскидистую, но тоже желтую. Или рисуют кукурузное поле. Кукурузное поле тоже очень популярная вещь, вокруг которой строилось много сюжетов хорраров 80-х, но, как видится, история циклична, поэтому кукурузное поле снова стало популярным местом действия для расправы над подростками в кино. Хорошо, наверное, что они тут обрабатывают все-таки пшеницу.

Когда тебе стукает 19, то самое время задуматься о жизни. Ребенком ты перестал быть еще год назад, а полноценным взрослым станешь еще через год. Почему-то всех других "взрослых" очень смущает эта девятка. Как что-то неестественное. Или дело в единице. Тот, у кого возраст начинается на один по всем законам общества должен еще учиться в школе.

Удивительно, каким общество может быть консервативным, хотя на дворе давно 23 век. Родни не знал, что более странно — тот факт, что в 23 веке у них все еще есть эта маленькая деревянная церковь, которая грозно возвышалась над пшеничным полем, или что летающие машины так и не изобрели.

Родни переступил с ноги на ногу. Был прохладный октябрь. Пшеницу в этом году садили осенью, поэтому одна была молодой и зеленой.

"Прямо как ты, Родни" — проговорил он скрипучим голосом своего деда. Если бы дедуля узнал, что он выперся посреди ночи из-за странных сигналов в радиоприемнике (которые тоже еще не изжили себя в маленькой канзаской глубинке), то он бы дал ему леща и это не метафора.

Дедуля ненавидел все странное. Он бывал груб, как деревенский козел и точно также упрям, но Родни знал, что в глубине души, он просто злится, что не пресек странные интересы его отца. Его так одержимо манил космос...

Однажды Родни нашел на чердаке его тетради — там были задачи из программы подготовки АКА. Американская комическая Ассоциация — в годы, когда его отец был школьником, все о ней говорили и как будто в 60х все снова мечтали быть космонавтами.

Дедуля спалил его за чтением тетрадей и сжег их, разведя костер на заднем дворе, а потом ушел в гараж и напился бренди. Бабуля, которая ненавидела, когда он пьет, даже ничего тогда не сказала.

Родни...не то чтобы мечтал о космосе. Он сам не знал, чего хотел. Ему было немного стыдно, что он не интересуется чем-то также самоотверженно, как отец.

А еще он чувствовал себя глупо. Этот приемник был чертовски старым, возможно, Родни просто показалось, ведь день сегодня был такой...располагающий к странному. Больше он не издавал никаких звуков.

Все случилось, как раз тогда, когда Родни пересек половину поля и решил, что с него хватит. Ему еще долго и утомительно идти домой. Именно тогда, это появилось в небе. Такое яркое. Но почему-то первое, о чем Родни подумал, что если это увидит дедушка, то его хватит инфаркт. Только вот не от страха а от злости. Хорошо, что он спит обычно в такое время.

На поле поднялся шквалистый ветер такой силы, что Родни пришлось прикрыть корпус руками. Он морщился, потому что свет был слишком ярким. Ему было страшно и одноременно с этим он был в восторге. В его скучной жизни наконец-то случилось что-то.

А потом луч света ударил в землю. Но Родни показалось, что ударил он прямиком в него.

Однажды, когда он чинил свет на чердаке, то схватился за провод и его ударило током. То, что он испытывал сейчас, было похоже. Только когда тебя бьет током, то кажется, что ты уменьшаешься, а сейчас он напротив, будто увеличивался.

А потом все закончилось. Родни чувствовал, что он лежит спиной по среди поля. Чувствовал, как печет у него в груди. Повернув голову на бок он вдруг понял, что радио нет в руке и отчего-то именно это напугало его больше всего за сегодняшний день.

Его глаза медленно закрывались, пока мысли продолжали судорожно бродить по петле — "ведь это последнее, что осталось от отца"

каждый раз загрей уходит на поверхность и танатос вздыхает. не понимает он, не может он принять тот факт, что тому нравится себя мучать ( только ли себя? ). загрей улыбается так, что солнце меркнет ( танатос так много раз его видел ), хлопает по плечу кого-то, а ему таскает эликсиры. танатос дарит ему жизнь за жизнью, лечит его раны и смотрит с опаской на то, как он поднимается все выше и выше. у танатоса на языке скапливается горечью поражения — он никогда не сможет понять мотивов тех, кто рвется наверх. он никогда не поймет, зачем и почему. казалось бы, здесь не так плохо, но загрей снова уходит. и это повторяется раз за разом, это заставляет жмуриться и тянуть белые волосы ( они теперь обрезаны, они теперь торчат из-под капюшона совсем неловко ).

танатос не умирает и никогда не отдыхает — смерть не знает отдыха, смерть не имеет права на чувства. так ли это? не знает, запутался. хочется ему просто плюнуть на все, повесить свою косу на гвоздь и просто провести время с братом, с загреем, но. у каждого есть кто-то дороже, у каждого есть кто-то, кто ближе. и он улыбается неловко совсем, едва ли уловимо, тенью, когда загрей говорит о поверхности, когда говорит о том, как там красиво; танатос видел это не раз. и не раз уже забирал чужие души, взмахивая косой. он никогда не говорит с теми, кто обречен — просто протягивает руку, предлагая ухватиться за нее, а потом проводником становится. танатос ни раз и ни два видел, как происходят битвы, как земля впитывает кровь алую, как земля отрицает своих же детей; танатос не улыбается никогда.

бабочка садится на его бледный палец и он лишь выдыхает судорожно — небольшое живое напоминание о том, что и здесь можно что-то найти. здесь, в царстве мертвых, всем правит аид. здесь, в царстве мертвых, ему самое место. но загрей другой — спешит куда-то наверх, взбирается по лестнице, минует этаж за этажом и каждый раз борется со своим отцом. танатосу хочется дернуть его за руку и попросить больше не ходить туда, где он умрет — танатос ведь знает про это, наблюдает за ним незримо. смотрит, как тот из стикса выходит, перехватывает оружие и снова рвется туда. танатос просто не понимает, зачем.

гипнос посмеивается, когда видит его. он говорит о том, что темный ему к лицу, а танатос лишь прикрывает глаза на очередном вдохе. сегодня было слишком много смертей, сегодня слишком много пришлось забирать оттуда, куда они больше не вернутся. вот только всем настолько все равно, что танатос предлагает себе даже не думать про это. одним человеком больше, одним человеком меньше. от земли не убудет, если честно. вот только когда он толкает дверь в чужие покои, там оказывается пусто.

— сбежал.

он усмехается совершенно отстраненно. кажется, что ему почти что все равно, но танатос устал смертельно сильно. кажется, что это парадокс, но он ничего не может сделать с собой. обводит взглядом каждую деталь, подходит к постели и проводит по ней пальцами белыми, на которых каждый сустав виден. смотрит на мгновение: неужели люди действительно вот так вот его воспринимают? сжимает и разжимает пальцы, прежде чем покинуть эти покои так же, как и всегда — растворяется в воздухе, оставляя после себя только холод.

на поверхности рассвет. он приходит и теряется в его лучах, пытается даже понять, почему загрей ими наслаждается — перед ним предстают холмы, залитые светом, предстают бабочки и птицы, что начинают кричать; танатос морщится, выдыхает совсем тихо. в отличии от загрея, он может находится здесь сколько угодно, смотреть за восходами и закатами, смотреть как меняются времена года. для того, кто не хочет этого, кому приятна темнота и холод — это почти что наказание. и он усмехается, когда перехватывает косу удобнее, когда укладывает ее в руку свою, когда потягивается и встряхивает головой.

— какая глупость.

он говорит это тихо-тихо, практически под нос себе; интересно, сколько людей мечтали попасть в рай? сколько из них представляли, как откроются двери в царство небесное, а в итоге оказывались внизу? сколько из тех, кого забрал танатос не хотели умирать? наверное, многие. но каждый раз они хватаются за него, плачут и говорят о том, как не хотят умирать. вот только смерть непримирима, он никогда не идет на уступки и не дает увидеть последний закат или восход. каждый раз он забирает своих жертв без сожаления и без чувства вины. они сами выбрали такой исход, в конечном итоге, он предопределен всем.

когда он начал испытывать что-то к загрею? да кто ж его знает. будучи вечным псом его отца, будучи тем, кто обеспечивает нижнее царство душами, он редко с ним встречался до. а когда начал чаще — не успел и осознать, как внутри что-то предательски зашевелилось. то самое, чему никогда не было никакого объяснения. люди дают этому чувству столько названий, что не счесть, а танатос просто... бежал. он не хотел, он боялся, он страшился так, словно попал на суд. но позволял дарить себе склянки, каждый раз смотрел со стороны, как загрей уходит наверх и кусал губы тонкие, бескровные. и всегда наблюдал тенью за тем, как он появляется вновь — выходит из вод, и снова идет проходить тот путь. что им движет? желание увидеть мать, которая не попробовала его забрать с собой? желание увидеть мир?

танатос пропускает тяжелый вздох, когда видит знакомую фигуру в лучах солнца. он идет, не обращая внимания ни на кого. он идет туда, куда столько раз прокладывал путь, зная, что он обернется ничем. он столько раз ходил сюда, что танатос просто сбился со счета, но только теперь позволяет себе подойти ближе, практически материализуясь из воздуха, складываясь в черты, охваченные хитоном.

— загрей.

вместо приветствия и вместо "я не нашел тебя в комнате". одно только имя и чуть заметный кивок, когда коса оказывается удобнее уложена на плечо, но ровно так, чтобы никого не поранить. не для того она служит ему.

— зачем ты опят сбежал? тебе так нравится на поверхности?

голос почти не скрипит, как если бы он представал перед людьми. он не улыбается, лишь сильнее капюшон натягивает на свою голову, прячется словно в ракушку. не хочет быть уязвимым в этом вопросе.

— ты стремишься к той, что называешь матерью? или просто хочешь.... погулять здесь, увидев солнце?

спрашивает тихо-тихо, не позволяет голосу предательски дрогнуть; у каждого свой рай и свои желания. танатос не смотрит на природу, опустив глаза в землю он смотрит на ноги свои ( неизменно в сандалях ) и на ноги загрея. кажется, что даже ком к горлу подкатывает — внутри все скручивается в узел тугой и он знает, что это значит. но так тяжело принимать простую правду.

— ты ведь знаешь, что ты умрешь. и все равно идешь сюда. почему? разве в этом есть какой-то смысл?

где-то там встает солнце, заливающее все собой. где-то там начинается жизнь, пока танатос отчаянно прячется от него в темном хитоне и прикрывает глаза, идя рядом с тем, к кому он чувствует... неоднозначность

у марлин сердце сделано из золота — глупого, гриффиндорского, с львиной примесью гордыни, что иногда делает её такой беспечной перед лицом опасности. марлин думает, что сломить её не под силу никому и ничему, забывая о том, что вокруг неё настоящая война разворачивается. всё кажется ей декорацией. чем-то нереальным, пустым и не имеющим к ней никакого отношения. и она переживает, но не о себе; а о тех, с кем рука об руку шла по жизни, отдавая все свои любовь и заботу. так, как умела только она.

тревожные новости доносятся из самых разных концов; тайные весточки, совиная почта, летучий порох, и заседания их ордена, которые шепчутся, шепчутся о том, что их волшебный мир вот-вот утонет в крови и безумстве. уже утопает; слушая отчёты о тех, кто погиб, марлин палочку до боли в руках сжимает, ощущая где-то в глубине души что-то похожее на искреннюю ненависть. она выросла в любви, она отдавала её же; всё внутри неё ломалось и болело от мыслей о том, в кого ей придётся превратиться для того, чтобы одержать победу над удушливой темнотой. ей придётся заставить других истекать кровью; придётся забирать чужие жизни; придётся сражаться бок о бок со своими друзьями, часть из которых она больше никогда не увидит в живых.

но такова цена победы.
такова цена жизни, за которую марлин собиралась сражаться со всем своим отчаянием и упорством.

её родители чувствуют, что происходит что-то не то, но марлин вид упорно делает, что у неё всё под контролем. сдаться — для жалких трусов. она такой никогда не была. думает лишь о том, как их защитить, забывая, что на кону может стоять её собственная жизнь. это неважно, лишь бы они оставались в порядке. она от раскатов грома за дверью вздрагивает, потому что ей кажется, будто ночь приносит с собой незваных гостей на пороге её дома. ей действительно чьё-то присутствие чувствуется, слышится, кажется. марлин на всякий случай двойное защитное заклятье на спальню родителей накладывает, и спешит к дверному проёму, ощущая, как бешено колотится её сердце.

сириус врывается на её порог с запахом дождевой воды, свежести и холода, который она почему-то в его словах ощущает. сжимает его плечи в своих объятиях, чувствуя, как он дрожит. тревожно взглядом по телу пробегается, мягко касается пальцами его лица, скул и губ. — ты в порядке? не ранен? — видимых повреждений нет, не физически. чего нельзя сказать о его явно расшатанном моральном состоянии. марлин хмурится, внутренне замирает, слыша его слова. физически чувствует, как где-то у неё на лбу [ или в области сердца ], расцветает алая отметина, показывающая, сколько ей осталось жить [ недолго ]. странно, но марлин не чувствует страха. снова не за себя. ей ли было не знать, чем всё может закончиться, когда она, и её друзья объявляли войну пожирателям смерти? но сириусу своих волнений не покажет ни за что. видит, что он напуган и так, в глаза её заглядывая со всей искренностью тревожности, и страха за неё.

и марлин порадовать бы, успокоить его хотела, но ей было нечем.

— нет.

её короткий ответ в воздухе между ними повисает, заставляя время ненадолго остановиться. марлин в глаза сириуса смотрит прямо, ясно и спокойно. находит в себе силы на мягкую, успокаивающую улыбку, и касается его холодной щеки своими тёплыми пальцами. будь её воля — время бы остановила навечно, зависая в этом моменте, в котором не существует ни смерти, ни страхов, ни предательства. только их с сириусом искреннее и чистое желание стоять друг за друга до самого конца. — нет. я не стану бежать, как трусиха. я встречу её, когда она придёт, и так будет с каждым, кто посмеет угрожать мне, или моей семье.

её пальцы сильнее на запястьях сириуса сжимаются. до лёгкой боли, выдающей крайнюю степень её волнения. марлин было очень страшно — как и любому живому существу, над которым нависла опасность. но [ к счастью или сожалению ], она воспитана с тем достоинством и глупой храбростью, которые никогда не позволят ей отступить.

— почему я? — вопрос срывается с её губ сам собой. тихий, отчаянный. сириус ответа на него может не знать, но марлин смотрит на него внимательно, с прежней любовью во взгляде. показывая, что он может ей довериться. рассказать о чём угодно, пока у него есть такая возможность. — почему она выбрала именно меня?

на долю секунды ей становится страшно, что безумие блэков может передаться и ему. что сириус, её любимый, тёплый и родной сириус, который все эти годы вёл свою собственную, личную войну, сражаясь с демонами и своей отравленной змеиной кровью, вдруг отступит. сдастся. выбирая сторону своей семьи, какой бы изломанной или жестокой она не оставалась. и самое страшное — марлин понимала, что была бы готова его за это простить. за это, и за что угодно на свете, потому что он был рядом с ней всю её жизнь. потому что она никогда не сомневалась в его заботе или любви. потому что носила на своих ключицах его созвездие.

потому что знала, что они останутся связаны — до или после, в этой жизни, или тысяче других.
пока смерть не разлучит их.