их объятия — любимый апельсиновый сок

моментами, кажется, что у них и вправду есть только они вдвоём у друг друга ( микэла клясться у алтаря готов, что это всё на тоне взаимном; у гвиндолина также. и это он чувствует ).

люди такие хрупкие. они нежные, бывают и жестокие тоже, гвиндолин из тех. его доброта и ласковость распространялась волнами жгучего огня лишь по отношению к микэле. его понимание, его необычность, его тяжесть характера, — всё это плыло под глазами, кромку хрусталика задевая. наклз всё бы отдал гвиндолину, лишь бы увидеть улыбку на лице мага. он бы всё перевернул наизнанку, выкорчевал всю вселенную у корня, если бы это нужно было гвину. если бы он только этого пожелал.

у их чувств — незабываемая сказка, у которой до последнего всегда всё будет хорошо. каждый глава, каждый абзац, микэле молится, чтобы у них было всё и вправду хорошо.

даже эта встреча — ещё не конечная станция его путешествия ( только её начало, и здесь начинаются болотные топи, зыбучие пески, подводные камни ). ведь микэла знает как гвиндолину тяжело, он чувствует это давление и лёгкий флёр слабости под наклоном собственных ладоней. как тот подрагивает под его руками. как прижимается сильнее, сжимая кладбищенские кости микэлы.

он стал таким тощим, таким тонким, только вот сил взросли в гору. теперь он чувствовал себя живым, хоть и был мёртв. теперь он был другим, не похожим на себя прежнего, но всё тем же микэлой наклзом. его глаза не закрываются, он смотрит на гвиндолина, чувствует его руки на своём теле даже под слоями одежды.

больше не было той приемлемой душе теплоты, но был всё тот же гвиндолин. тяжёлый, иногда совсем несносный, но его.

— я тоже скучал по тебе.

их слова друг другу — растаявший коричневый сахар на сковороде.

им обоим важен сейчас этот момент. то в каком нетерпении, то как они страдали друг по другу, микэла уверен, что и дня у гвиндолина не прошло, где бы он не сгорал от невыраженной злости. мика знает какой по своей натуре гвиндолин, как ему временами бывает тяжело контролировать не только себя, но и свою магию.

он бы убить мог, если бы захотел это сделать.

микэла отлипает почти-что от гвина неуклюже, словно они подростки.

в мелком возрасте у микэлы даже и мыслей не было связываться с шэдоу ( это была какая-то запрещённая сказка, о которой не стоило говорить и вовсе ). молодость — она на вкус сладкая, липкая нуга, ещё не покрытая расплавленным молочным шоколадом. 

они повторяются, продолжают касаться друг друга, микэла неловко расплывается в улыбке, тянется к чужой ладони, переплетает пальцы.

— давай я расскажу, что у меня произошло за эти полгода. ты расскажешь как у тебя дела на работе. мне есть что тебе рассказать, правда.

и вот они уже на кухне, микэла гладит лудлета, который нерасторопно устроился на микэловских коленях. тот урчаще мурлыкает под каждое поглаживание за ушком и голове.

— что ты бы хотел услышать первым?

почему я пропал? от чего умер?
микэла смотрит напротив себя, неловко и нервно. покалывающее ощущение, ведь мика знает, каким будет первый вопрос. он будет открытый, слишком крепкий, подрывающий нервы у обоих, просто потому что гвиндолин не из тех, кто будет ходить кругами.

— я родился с болезнью, гвиндолин. и продолжал умирать до самого последнего момента своей жизни. своей живой жизни.

уточнение, от которого гвиндолин морщится и это не ускользает от внимания микэлы.

после завершения рабочего дня, особенно в моменты, когда старз за те или иные заслуги освобождали от ночных дежурств, пустующий офис превращался в какое-то отдельное измерение, где время текло своим чередом, не подчиняясь никаким законам физики и банальной логики. жужжала лампочка в дальнем конце помещения, попеременно выводя вескера из себя — он всё хотел заняться ею, скорее даже вызвать мастера, но снова и снова благополучно забывал об этом до следующего раза, когда этот противный гул опять обращал его внимание на себя.

у него и без лампочки хватало забот: управление старз, работа на амбреллу, собственные научные изыскания, сомнительного качества личная жизнь — всё требовало его внимания и самого живого участия.

ему, в целом, нравилось существовать в постоянном движении, но иногда он тоже хотел замереть — прямо как время в офисе старз этим вечером.

альберт шумно зевнул и потянулся до хруста в спине, поймав себя на ощущении дежавю: он посмотрел на часы над входом в третий раз, и они снова показали равнодушные восемь вечера, хотя он готов был поклясться, что между его взглядами проходили десятки минут. это был сигнал, и довольно явный, что ему пора собираться — он не доделал свою работу, но вполне мог отложить её на время, чтобы добить после выходных. кто бы ему что сказал, шеф айронс? трижды ха.

он навёл на столе порядок, педантично разложив каждый документ на своё место, забрал со спинки кресла обычную кожаную куртку и двинулся к выходу. своего отдельного кабинета у него не было, так, закуток, в котором при желании можно было спрятаться, и у вескера это желание очень даже часто возникало. мысль отделиться от основного состава старз была притягательной, но он не мог позволить себе игнорировать подчинённых и, в особенности, пройдоху энрико, который вознамерился раскопать всю правду об амбрелле. над ним и его потугами в определённых кругах корпорации посмеивались, но альберт всё же предпочитал держать руку на пульсе и присматривал за рьяным доморощенным сыщиком.

он уже почти вышел за дверь, когда его внимание привлекло что-то неясное, как будто шестое чувство дало о себе вдруг знать. вескер остановился, обернулся, потом посмотрел вбок, где у старз образовалось что-то вроде зоны отдыха и кухни, и заметил… ноги. женские ноги, закинутые на небольшой диван, который был здесь установлен не столько по правилам, сколько по велению души и горячим просьбам подчинённых.

[indent] ему стало интересно.

не то чтобы был какой-то особый регламент, запрещающий сотрудникам оставаться в участке после своих смен, но это точно не мог быть кто-то из простых полицейских, которые на территорию старз предпочитали не соваться. своих же девушек в количестве аж двух штук вескер знал достаточно хорошо, чтобы считать себя заинтересованным в том, что у них происходит и почему они остаются на ночь в участке.

он не ошибся, когда предположил, что это джилл. ребекка… могла бы в случае чего обратиться к нему.

она дремала, завернувшись в форменную кофту кого-то из сотрудников, явно мужскую. вескер… нахмурился. он не был уверен, из-за кофты или того факта, что джилл почему-то спит на рабочем диване. ему уйти, сделав вид, что он ничего не заметил, или же проявить внимание и сочувствие? альберт не решил, чего хочет больше, поэтому наклонился к джилл и горячо зашептал ей почти на ухо:

— валентайн, доложите обстановку!

несмотря на серьёзный тон, он улыбался.

[indent] В воскресные пять утра Лондон всё ещё спал. Смотрел беспокойные и пьяные сны, ковыляя потихоньку к чему-то более светлому, чем привычное серое небо за окнами своих постоянных жителей. Улицы пустовали, а опавшие осенние листья, казалось, намертво прилипли к лобовым стеклам уже остывших магловских легковушек.
Перед полуоткрытым окном на теплом деревянном полу, переминаясь с ноги на ногу, стояла Гермиона Грейнджер и пристально рассматривала мокрые от недавно прошедшего дождя ступени дома. Уютный ремонт и едва слышимый запах корицы создавали впечатление, как будто здесь кипела жизнь, но Гермиона почему-то догадывалась, что лежавший на смятом одеяле Теодор Нотт бывал в этой квартире не часто.
[indent] — А кто..
[indent] — Грейндж, не поверишь, но это до-мо-ви-ки.
Хаотично разбросанные по её бледноватым щекам веснушки слились с румянцем, который начал медленно расползаться по всему лицу от уха до уха.
[indent] — Просто здесь словно кто-то живет.
[indent] — Они и живут.
[indent] — Ты дал им свободу?
За спиной, прикрытой форменной рубашкой авроров, послышался глубокий, недовольный вздох, а после тихий, медленный выдох.
[indent] — Нет. И не собираюсь.
[indent] — Но..
[indent] — Ты, правда, хочешь сейчас обсуждать мою прислугу?
[indent] Его интонация оказалась ей непонятна. Она никак не могла уловить – усмехался ли Нотт или злился. А, может, просто недоумевал? Потому что они с ним действительно давно не виделись. Вернее, им выпадало счастье то и дело случайно пересекаться на каких-то мелких городских мероприятиях или, к примеру, в торговых рядах. Однажды Гермиона даже налетела на Теодора ночью в темном грязном переулке, когда неслась за очередным выродком магического мира. Тео сразу же узнал её по запаху едва уловимого грушевого парфюма. Он ей его подарил. Тогда Нотт успел крикнуть "используй магию, Грейндж!". От чего Гермиона почти споткнулась, потому что его она не узнала – широкий черный капюшон полностью скрывал удивленное лицо волшебника.
[indent] — Нет, к тому же, — ей вроде бы хотелось спросить, как его дела, как продвигались исследования, на каком международном форуме он выступил бы в следующий раз и нашел ли он кого-то.. Но все эти вопросы будто сдавили её горло, от чего волшебница шумно кашлянула и резко, чуть не разбив стекло, закрыла окно. — Мне пора.
[indent] — Слушай, — Нотт сразу же вскочил с кровати, — как на счет кофе? — Подняв руки вверх, он немного улыбнулся. — Я сам сделаю. Домовики, максимум, принесут печенье. Пускай Мерлин меня покарает, если я тебе совру!
Сонный, в темно-зеленых боксерах и с полнейшим беспорядком на голове Теодор смотрелся как чья-то книжная мечта. Кажется, Гермиона относительно недавно была в магловском кинотеатре, и там примерно с таким же посылом главный герой пытался уберечь главную героиню от какой-то глупости. Сегодня такой же сюжет?
[indent] — Ам, — она задумалась, начав немного кусать внутреннюю сторону щеки. Его темные глаза наполнились надеждой, и волшебник уверенно шагнул к ней. — Не, Тео, нет.
В этот момент снаружи дома кто-то громко спрыгнул на асфальт. И Гермиона уже знала, что только что-то её лучший друг, мистер Поттер, в черной форме аврората перешагнул порог крыльца дома на улице Бейкер стрит.
[indent] — Четыре года, как мы выпустились из школы, Грейнджер, а твои великолепные друзья так и не научились появляться вовремя.
В его голосе пестрило недовольство. Наконец-то ей удалось его понять.
[indent] — Может, наоборот. — Она старалась звучать спокойно. Получалось так себе. Взмахнув палочкой, Гермиона шепнула. – Акцио шинель. — Черное теплое пальто быстро подлетело к её рукам, и, аккуратно обойдя Нотта, Гермиона накинула его на свои напряженные плечи, всячески пытаясь не встречаться взглядом с хозяином квартиры. — Мне, правда, пора.
[indent] Наверное, стоило бы остаться и немного поговорить. Просто так, ни о чем. Всё-таки они не виделись целых два года. С тех пор, как Гермиона почти погибла при поимке подозреваемых громкого дела про магические наркотики. Волшебница тогда только получила повышение в аврорате (вторая после Гарри Поттера), тем самым заслужив подключение к одному из самых запутанных преступлений последнего десятилетия. Теодор продолжал выступать против её стремления работать в магическом сыске и пути по карьерной лестнице в аврорате. Поэтому в день повышения они сильно разругались, а дальше случилось то, что случилось.
Её первые слова после пробуждения звучали как "на месте моя сила?!". Кажется, именно тогда Тео принял решение о том, что пора делать выбор. И она выбрала не его.
[indent] — Иди.
[indent] Гермиона ещё немного помедлила, после быстро натянула высокие черные сапоги с широким голенищем, в которых её ноги словно болтались, и, не найдя, что ещё можно было ему сказать, вышла в коридор. В дверь прилетело что-то стеклянное и, кажется, вдребезги разбилось. Но мисс Грейнджер не стала возвращаться обратно, а быстрым шагом направилась на улицу, где её уже заждался Гарри Поттер, державший в руке бумажный стаканчик с черным растворимым кофе.

---

[indent] В туалетной комнате для девочек пахло плесенью и ежевичными конфетами, на которые кто-то умело наступил, оставив после себя пару мокрых фиолетовых следов. Гермиона вытащила из мантии волшебную палочку, чтобы избавиться от беспорядка, но пальцы в воздухе застыли, когда в носу защекотало от сырости.
[indent] — Уж лучше конфеты, чем плесень.
К началу шестого курса Хогвартс как-то незаметно перестал носить титул сказочного замка – он превратился в типичный семейный дом, в котором ругались, дрались, спорили, проливали чай на затертый ковер, любили друг друга, шумно отмечали праздники и даже иногда умирали. А в таких местах плесень и карамельки вполне могли дружно соседствовать. Наверняка, к завтрашнему утру здесь всё уберут и почистят. Запах снова станет «утренне» свежим, как будто окна туалета на пятом этаже выходили на Черное озеро и всегда были распахнуты, а не заколочены, как являлось на самом деле.
Гермиона сегодня грустила. Поэтому долго смотря на себя в посеребренное зеркало, она так и не заметила пару маленьких чернильных пятен на своем подбородке. Но изрядно плеснув в лицо холодной водой, чтобы взбодриться, грязь всё же смыла. Жаль, что у неё так никогда не получалось в иных делах: ей приходилось всегда быть внимательной, дотошной и чересчур въедливой. А иногда (между нами, конечно), иногда ей хотелось тишины и спокойствия.
Но как-нибудь в другой жизни. Поэтому мисс Грейнджер опустила рукава толстого коричневого свитера, всё же махнула заклинанием для уборки, переместив остатки от конфет в мусорное ведро, и, поправив наручные часы, обнаружила, что опаздывала на просмотр новичков в гриффиндорскую команду по квиддичу.
Не то, чтобы она была ярой фанаткой этого спорта – ей просто очень нравилось смотреть на то, как храбрые волшебники, ничего не боясь, рассекали воздух и кружились на метлах. Только в этот вторник намечался особенный просмотр. Она слышала от Джинни, что Рон снова собирался участвовать, чтобы попробоваться на место вратаря. Они всё ещё обходили друг друга в коридорах, не садились рядом в столовой, а если Гарри было нужно поговорить с ними обоими, вели себя так, словно находились на важных деловых переговорах, а не на дружеской встрече. Да, поведение, конечно, считалось детским. И Гермиона порой старалась себя превозмочь и пойти навстречу – чуть улыбнуться Рону, поймать его взгляд, передать соль.. Только улыбка ударялась об его рыжий затылок, пойманный взгляд пробивал насквозь правый глаз, а соль громко падала на стол и иногда разлеталась в разные стороны, если Гарри не успевал поймать солонку так же умело, как он хватал в воздухе снитч.
[indent] В общем, стоило бы проигнорировать школьный отбор. Засесть в библиотеке с увесистым фолиантом, а не нервничать на рыже-желтой трибуне под ветром и с мнимо-парализованной шеей, потому что где-то позади любовью пылающая Лаванда чересчур громко поддерживала своего (своего?..) неуверенного в себе спортсмена. Грейнджер нервно потирала нос и скулы, стараясь игнорировать тонкие повизгивания мисс Браун. Она никогда не смогла бы так ни на кого реагировать. Даже если бы ей захотелось сказать какую-то сладкую милость, Гермиона споткнулась бы о правильность, дозволенность, нормы приличия и обычную стеснительность. Может, когда-нибудь всё это поменяется, но открыто выражать свои чувства казалось ей чем-то чересчур личным.
[indent] Пока её мысли занимали чужие крики, рассыпанная соль за завтраком и рыжие веснушки, которые были заметны даже с высоких трибун, Гермиона слегка потеряла бдительность. Обычно от неё мало что ускользало – но сегодня, конечно, был уникальный день. Гермиона грустила. Поэтому к своему стыду только благодаря продолжительному нытью мисс Браун она поняла, что Рон проигрывал в схватке с Кормаком Маклаггеном. Гриффиндорская команда на поле для квиддича всегда была заметнее всех. Яркие костюмы, уверенный шаг и никакой глупой, ничем неподкрепленной спеси. Ей хотелось, чтобы в следующем матче Рон вышел со своим другом под аплодисменты ликующей толпы и обязательно выиграл вместе со всеми. И пускай между ними всё ломалось изо дня в день. Эти новые чувства в груди кололись как связанный из чистой шерсти новогодний свитер. Пускай. Дружба же – она надеялась – дружба же никуда от них не исчезала. Не зря они столько лет ... Переживания снова её чуть не отвлекли от важного события, поэтому пришлось осторожно пересесть на лавку ниже, просто чтобы хоть как-то взбодриться. Она заметила, как в её сторону взволнованно посмотрел Гарри, и решение пришло само собой. Для неё помощь Поттеру и Уизли приравнивалась к каждодневной рутине. Так что легкий взмах палочки под объемным шарфом и тихий шепот “конфундус” в прикрывающую рот ладонь ничего особенного не представляли. Разве что Кормак Маклагген отшатнулся в воздухе в сторону и стал непонимающе смотреть по сторонам. Квоффл упущен. Лаванда заверещала над правым ухом, трибуны её поддержали, а Гермиона лишь скромно улыбнулась своим коленям и стала куда более внимательно смотреть главное сражение этой осени. Ей понравилось, как плечи Рона распрямились, как на его обветренном лице появилась яркая, довольная, но не менее удивленная улыбка. Всего на миг колючий свитер показался вполне приятной одеждой, если понять, с чем и как его носить.
[indent] Рон Уизли победил.
[indent] Гарри отправил ей ещё один щекотливый взгляд, на что она лишь слегка вскинула бровями. Ну а что ей оставалось делать? Смотреть, как Уизли проигрывал, а потом наблюдать ничем неприкрытые утешения Лаванды Браун? Лучше уж им радоваться вместе, отмечать в Хогсмиде, а не крепко обниматься и заниматься всем этим, чем обычно занимались парочки вдвоем.
И это оказался бы замечательный повод им поговорить. Безусловно, она никогда ему не призналась бы в том, что сотворила, потому что его бы это задело. Оставалась, конечно, маленькая вероятность того, что Уизли, наоборот, выразил бы ей свою благодарность. Но, скорее всего, уничижительно посмотрел и прибил к полу словами о том, что она совершенно в него не верила. Никогда не верила.
Прижав пальцы к своим пересохшим от волнения губам, Гермиона довольно-таки быстро убедила себя, что в крайних случаях так поступать вполне себе позволительно. Ничего дурного не случилось. Во всём виноват оказался ветер.
[indent] Но да, сегодня Гермиона Грейнджер грустила. Поэтому всё-таки кое-что из виду упустила, а могла бы уже спускаться вниз, чтобы поздравлять своих друзей с их маленькой победой.
Свалившийся с неба золотой галлеон заставил её вздрогнуть. Плечи легко качнулись, а уютно расположившаяся в своих мыслях Гермиона будто бы очнулась. На ступень выше и уже вовсю сочась ядом восседала студентка слизерина – Дафна Гринграсс. Все, кто оказался рядом, сразу же повернули головы в их сторону. А сама Гермиона нахмурилась. Слова Дафны её задели, потому что нужно было быть осторожнее в своих действиях. На удивление, страшно не стало, но, прежде, чем ответить, она выдержала небольшую паузу, ещё раз взглянув на галлеон на своих коленях. Вытащив палочку из кармана осенней куртки, мисс Грейнджер переместила непрошенный подарок на лавку рядом с слизеринкой, продолжая её игнорировать.
[indent] — Ты, кажется, потеряла, Гринграсс. — Монета со звоном опустилась рядом с хозяйкой. — Иди обратно к своим ...ммм.. однокурсникам? — Существовала ли настоящая дружба на змеином факультете? Вопрос звучал, как тема для исследования, которым она никогда бы сама не занялась. — Это не твоя трибуна. Не заметила?
Долгоиграющая грусть, колючий свитер, карамельная плесень – всё это как-то притупили чувство страха или какого-то беспокойства. Гермиона смотрела на Дафну прямо, не пряча глаза, не заламывая пальцы, только крепче ими сжала волшебную палочку, потому что ощутила внутри себя огромное желание применить к студентке какое-нибудь сильное оглушающее заклинание. Но кодекс чести и толпа зевак ей мешали (толпа гораздо больше, надо заметить). Поэтому она поднялась со скамейки, бросила на Гринграсс вопросительный взгляд и грустно усмехнулась. — Нет, ну если ты, конечно, так хочешь здесь быть, то оставайся. Гнать не будем.

— Я искренне считаю, что в нашей ситуации должно быть похуй, почему мы здесь, Спайди.

Нет, а ему не по...не всё равно. Стоит углубиться в детали того, как это было, чтобы воображаемые грустные друзья в голове Паркера тоже могли осуждающе поцокать языком. Пункт первый. Они натыкаются на каких-то любителей косяков. Кто-то может поспорить, припомнив недавние события, что красный-временный-клянусь-дуэт тоже любит косяки, но это совсем другое дело! Любители косяков, короче, шутят такие плохие шутки про то, что Пул э-э-э бучиха (что это?), а Спайдермен зачем-то записался в твинки (а это что?). Пул почему-то принимает это близко к сердцу, хотя травокуры кажутся, несмотря на татухи, безобидными. Пункт второй. Пока Питер пытается скрутить своего коллегу по мексиканскому обжиралову, откуда-то вылезает мегаупакованный грузовик с другими травокурами в обмундировке таких порядочных головорезов и принимается в стиле сериалов про английскую глубинку буллить их добрую пару приятелей за все дела.

Пока Спайди на пальцах поясняет красно-чёрному, что любители косяков это они, но не они всё равно не заслуживают быть разорванными на части, а потом облитыми характерной телесной жидкостью, мужики берут их в оборот. Пункт третий. Удрать не получается, потому кое-кто сопротивляется со всей силой своей кабаньей упрямости.

- Леди, веди себя прилично, у нас сегодня большая публика. Ай! Бодаться не по правилам уличных гонок...Прекращай! Они нам ещё ничего не сделали. Пацаны, у него бешенство, рекомендую отойди к краю сцены и никогда не повторять таких трюков дома...Уиллис, для деменции рано! А ну отпусти мои штаны...

В общем, к согласию они не приходят, но успевают получить по красным жопам и насильно упаковаться в грузовик. Форточку ребята открывать отказываются, поэтому душно в этой тачке абсолютно всем. Обкурыши ржут и предлагают "косплеерам перепихнуться уже там, куда их везут". В процессе переговоров с дуреющим от "ёбаной твоей, малыш, тупости, ну за что ты мне такой достался" Спайди шёпотом предлагает побыть шпионами и разведать, что у этих бандитов с гербом кленового листа за бизнес, и как их более удачно накрыть чуть попозже. Выбраться они всегда успеют. Но чур на его геройских условиях!

***

С Пулом было...прикольно? Это был живой темпераментный человек со своими привычками и вкусами. Человек не спрашивал, кто там, под маской - ну, в шутку, конечно, постоянно, но не сдирал и не пытался пробить по айпишнику, за что отдельная благодарность, - делал царские подгоны еды, от которой ради приличия всегда голодный Паркер сначала пытался отказываться, но каждый раз был назван "целкой-пиздаболкой, не кукся, ты мне и таким нравишься", и сдавался. Они даже обсудили, какой Бутчер беспринципный человек, и почему оба никогда не смогут смотреть на Аквамэна так, как прежде. К шуткам легко привыкнуть. Даже если желание осудить половину жизненных решений наёмника всё равно иногда берёт своё, тот его и за это постфактум почему-то не судит.

Питер очень надеется, что тот оставил свою затею быть двумя большими измазанными в (цензура) ложками.

Зато у Паркера есть, ну, приятель. Для человека, который ни с кем не зависает уже два года, это очень большой успех. Даже если он себе в этом не признаётся, потому что подавляет тёплые чувства, чтобы никого, включая себя, потом не ранить. Ну жизнь так научила. Дедпул, конечно, бессмертный, но и мир Спайди полон удивительных приколов.

***

Итак, они в наручниках в камере два на два метра. Примерно. Пока Спайди изучает окружающую обстановку и размышляет, когда Пул закончит обкладывать его вот этими вот штуками на три буквы и позволит выкрутить большой палец из наручников (Спайди фокусник со стажем), тот наваливается сверху. Причину внезапной паники Питер не понимает, но в очередной раз показывает чуйке средний палец, потому что она не просто не фиксирует намерения телодвижений наёмника, но даже как-то их блюрит, из-за чего тот вертит дружелюбным соседом как может. Вот прям сейчас вертит, когда давит всеми двумя сотнями фунтов, а потом...

Дети, закройте уши.

- Блять! - фонит до шума в ушах Питер Паркер, сжимая в ладонях пойманные руки. Какого хрена? Как...На костюме кровь, линзы выпрыгивают за границы маски, и вместо расслабленности и лёгкого раздражения голова заполняется острым страхом. Что пошло в шпионском плане не так? Когда Пул влетает головой в стену, ошеломлённый Спайди пытается понять, крутить ему свои кисти или чужие. Даже выдыхает себе под нос. Мир всегда находит способ ударить под ложечку.

Он собирается с силами и выпрыгивает в окно следом, продолжая прижимать к грязнющей груди чужие...куски? А что он, оставить их должен был? Может, прирастут...

Вечно живой и бодрый даже со стеклом в голове наёмник оседает на землю и отключается. А потом перестаёт дышать. Остатки рук кровоточат. Откуда в Питере такое отчаяние? А, точно, вот откуда...

Гвен вытягивает руку в его сторону, а мгновением спустя выгибается с фатальным хрустом.

Дядя Бен выглядит таким же умиротворённым, как и всегда, на опознании в морге.

Дедпул не дышит.

- Он бессмертный. Бессмертный. Бессмертный как рикролл и сырный соус к картошке, - наяривает сам себе оправдания подождать деградировавший до безрукого (ирония) студентика Человек-паук. Подождать? И ничего не делать?

Дядя Бен приоткрывает один глаз прямо со стола патологоанатома.

НЕТ. НЕТ. НЕТ.

Питер стягивает с Пула маску и принимается оскорбительно плохо вдавливать ему грудную клетку куда-то в позвоночник. Не работает. Пробивает асфальт рядом. Не работает. Приподнимает свою собственную маску и, зажав наёмнику нос, наклоняется, чтобы вбить в него немного кислорода. А затем по нему начинают ползти кисти.

В Уэнсдей о таком не предупреждали. Кисти обхватывают лицо, пока он сумбурно пытается отклониться и оценить результат трудом. Кисти притягивают ближе (как? откуда там рычаговая сила?). А затем в его распахнутый от шока рот попадает горячий язык.

Его собственный язык пытается в панике покинуть рот, из-за чего совершает какое-то хаотичное движение. Еноты от стресса кругами бегают, знали?

Рычаговая сила Шока Человека-Спайдермена поднимает его в вертикальное состояние. Он смотрит. Культя машет перед лицом, желудок машет на выход. С другой стороны двора выбегают знакомые лица.

- Говнюк. Феноменальный. Такое только еноты жрут, да, ребята? - ну и Питер Паркер. Еноты и Питер Паркер. Последняя реплика обращена уже к травокурам, которым кисть с его плеча показывает фак. Спайди кидает в них мусорный бак, - Трипл килл, детка, - радуется герой, беспокойно ощупывая языком свой рот с вечными ранами на внутренней стороне щёк и фантомным чувством горячей лавы.

Маска возвращается на место.

- Дамочка, вы наказаны. Сидите и смотрите, как работают профи, - его всё ещё трясёт, но шутнику первая помощь больше не нужна. Что только что произошло?

Лев и тигр сильнее волка...

Питер кидает в чей-то пах пивную бутылку.

6]К[/size][/font]эри не ощущал себя счастливым уже очень много лет. Наверное, никогда, если быть честным. С тех самых пор, как начал понимать, что он не справляется с ожиданиями, с тех пор и был по-настоящему одинок. Когда отец говорил ему, что он мог лучше, а на самом деле у сам Кэр был на последнем издыхании, тогда он точно не был счастливым. Его робкая радость была всегда в одном, но он никогда даже думать не смел о том, чтобы заговорить об этом, чтобы позволить себе быть откровенным даже наедине (в ванной или спальне, или на прогулки, которая должна была укреплять его иммунитет, но только раздражала). Отец вёл его тернистым путём к победам, сам не ведая, что на самом деле только причинял ему боль. Усталость копилась ужасным грузом, и порой Закари думал о том, чтобы сдаться, потому что он был недостоин. Но каждый раз его что-то останавливало, заставляло быть осторожнее, пытаться снова. Когда он был маленьким, побеждать было легко, потому что никто не требовал от него на самом деле быть лучшим, достаточно было сделать вид, чтобы ему поверили.
Но с возрастом всё стало меняться: и сам Закари, и мир, который его окружал. Школа была местом, где никто не видел в нём "вот это Зак, вот он точно скоро всем наподдаст". Потому что он таковым и не был. Очки, сутулые плечи, тихий голос - Кэри был тем, на кого не обращали внимания, пока он не делал что-то экстравагантное.
И, как правило, это не срабатывало вообще. Потому что Закари не был тем, кто творил ерунду, ладно? Он не занимался спортом, не шумел в столовой, не щемил девчонок на переменах.
Он только глазел на парня, от которого дыхание спирало, и думал, что он просто оказался бракованным. Бесполезным абсолютно.

У Закари не было друзей в реальном мире - только в виртуальном, где никто не видел его лица, а только рисованный аватар, в котором не было ничего от реального Кэри.
Он договорился о новом матче вечером, но отец настоятельно рекомендовал ему отправиться на экскурсию. Потому что он, как ни странно, был старостой, которому нельзя было пропускать такие мероприятия.
Вот как раз тот момент экстравагантности, о котором он думал: однажды Кэри удалось проявить себя так, что его выбрали старостой. Впрочем,  с другой стороны, особо желающих занять это место не было.
Может быть, поэтому сейчас он был вынужден отвечать за всех, хотя никого из этих всех (за одним исключением) терпеть не мог? Оставив "Лигу легенд" и "Геншин" в планах на ближайшее время, он с тоской устроился в автобусе, сев сзади водителя, чтобы вести никому не нужные списки учеников.

А музей ему очень понравился. Не то чтобы Кэр бегал от экспоната к экспонату, но слушал всё, что им рассказывали, иногда поглядывая на хмурую фигуру Джека, втайне радуясь, что им удалось выбраться сюда вместе. Пусть и на самом деле по отдельности. Детали, детали, правда? Он выдохнул, ощущая давящее изнутри счастье.
Он не помнил, когда был счастлив на самом деле. Может быть, когда был ещё слишком мал? Когда жизнь за стенами особняка не выглядела такой пугающей?

А вот стоило автобусу тронуться в обратную сторону, а ему самому открыть шоколадный батончик, как тревогой обожгло всё изнутри. Обычно Закари никогда не ощущал такого, но сегодня всё было странным, будто бы он всё ещё спал.
Поэтому, когда автобус закрутило, он даже не понял, что произошло. То есть вот они ехали, слушали, как учитель переговаривался с водителем, а из наушников особо уставших играла музыка, а вот они летят куда-то к чертям, сопровождаемые криками и стонами ужаса. Шоколадка выпала из его рук, и Кэри почувствовал странное чувство потери, хотя нужно было волноваться вовсе не об этом.

Он пришёл в себя, ощущая, как звенело в ушах, а в груди давило болью. То ли ушиб, то ли ещё что это было, но чувство - далёкое от приятного. Он сплюнул кровавую слюну и обеспокоенно коснулся очков, которые не только не слетели, но и даже не разбились! Пока Закари приходил в себя, Джек, смелый и резкий, начал действовать. А ведь это он, Кэр, был старостой, это он должен был взять всё в свои руки, но сделать этого, предсказуемо, не смог.
Дурак.

Закари наконец взял себя в руки. Пока все стонали и начали выбираться, он осмотрелся. Учительница, мисс Уилсон, сидела на своём месте, но странно согнувшись.
Кэр коснулся её плеча, потряс, но женщина в себя не пришла. Чёрт!
- Джек, - он несмело позвал, потому что тот был единственным человеком, который не паниковал так сильно (или не паниковал вообще?). - Миссис Уилсон, похоже, мертва. Не могу найти пульс...

Он посещал курсы первой медпомощи - и многие другие, - но что в них было толку, если он не мог взять себя в руки? Водитель автобуса был мёртв, хотя не хотелось даже думать об этом. Но то, как он висел, говорило о многом. Странно, что Бетти Уилсон осталась на своём месте, но Кэри понял, почему так случилось, когда нагнулся, чтобы посмотреть. Её талию обвивал ремень безопасности, которыми не пользовались никто из других школьников, а вот живот был проткнут веткой. Кэр не увидел её раньше, поэтому и не понял ничего сразу. Он сам не вылетел и не пострадал просто потому, что пристегнулся тоже. Ведь он был хорошим мальчиком. Чёрт...

Задние ряды были пусты, а значит, все, кто был там, вылетели во время полёта. И вряд ли были живы. Мэри Орвис, Гарри Шао, Эви Макриди... Кто там ещё сидел? Он не мог вспомнить.

- Мы оставим их здесь? - нелепо спросил он. - А, да... Мы не сможем её вытащить...

Закари посмотрел на Джека, ощущая себя глупым донельзя. Почему он вообще позвал его? Впервые заговорил с ним в такой ситуации. Обсуждая труп учительницы.
Когда он подумал об этом, женщина издала тихий стон, привлекая к себе внимание. И Закари услышал его только потому, что прислушивался.
- Миссис Уилсон?! Джек, Джек, ты слышал? Она живая!

довольно часто в норе не было горячей воды. её даже не нагревали толком магией, потому что мама не считала это необходимым, а колонка, которую установил отец, не работала без нормального маггловского электричества. а электричество не дружило с магией. тогда ещё не было всех этих исследований и инноваций, не было чужого гения и открытий, они жили как в средневековье, но не знали иной жизни, а потому не чувствовали себя несчастными. рон помнил своё детство. в целом всё было не так уж плохо: несмотря на нищету и глупость родителей, они, дети, находили себе радости. гоняли садовых гномов, которые злобно скалили маленькие острые зубки, ходили за ягодами в лес, а чарли ловил там иногда белок, из которых они делали брелоки. в целом у него было не слишком грустное детство, ведь их никто не бил, не унижал и не причинял боли. просто не успевали любить, но ведь это нельзя было считать намеренным злом? рон никогда не задумывался об этом, не искал оправданий для матери и отца, для тупых шуток братьев.

сначала он терпел, потому что у него не было выбора, а потом — потому что привык. в этот раз вышло так же: сначала он кипел возмущением, не хотел ничего делать, а через пару часов затих, потому что силы кончились. усталость давила на плечи. он даже порадовался возможности помыться: он сильно вспотел и испачкался.
и да, он не нашёл в себе силы огрызнуться на милую старушку, которая была так ласкова с ним. вместо этого он просто угрюмо посмотрел на неё и вытер пот со лба.
волосы стали влажными и липли к коже, и он выглядел до крайности неряшливым. рон это знал. но он в целом никогда не был красавчиком и чистюлей, так что что уж тут...

как ни странно, когда он вышел из душевой кабинки, которая была рядом с колонкой, рон нашёл свои вещи чистыми. кто-то почистил их магией. что ж, кто-то реально заботился о том, чтобы уизли не позорился за столом.
наскоро вытершись полотенцем и оставив его на крючке, рон оделся, чувствуя, что усталость отступила. только условно благостное настроение, то ли прохладная вода, но ему стало значительно лучше.
ну, физически так точно. морально рон всё ещё ощущал себя довольно жалким, разбитым и сбитым с толку. ему не нравилось это место, похожее то ли на больницы для психически нездоровых.

невилл, которого рон снова увидел, выглядел здесь... уместно, но странно. как большой папочка для его убогих деток. во всяком случае, рон считал, что он был кем-то таким.
за его столиком было место, а садиться с кем-то, кого он не знал, рон не хотел. не то чтобы он планировал разговаривать с кем-либо, конечно. что бы он мог сказать? или рассказать?
рон не пил уже несколько дней, и его организм ненавидел ощущать себя трезвым. еда, которую он ему подали, была приятной и выглядела вкусно, и уизли не собирался делать вид, что ему не понравилось.

он так давно не ел горячей еды, мяса. перебивался всяким дерьмом, что удавалось достать, и всегда вспоминал ужины в норе: мама никогда не жалела денег на продукты. она могла сэкономить на их одежде или писчих принадлежностях, но ели они всегда хорошо.
он пристроился на стул рядом с девчонкой, венди, поставил поднос и взялся за вилку, выглядя при этом несколько мрачным, словно куриная ножка что-то ему задолжала.

— вкусно, — он всё же немного поел,  стараясь не вести себя как оголодавшее животное. — давно не ел ничего, что было бы горячим, свежим и не пахло химией.

впрочем, венди не выглядела убеждённой.

— совсем не похоже на наши ужины в школе, — с лёгкой тоской вздохнул он. — какой там готовили пудинг! а пирог из патоки? тыквенные печенья с ревенем... и много, много мяса, — он постучал косточкой от ножки о дно тарелки. — я сто лет не пробовал ничего, что было бы таким же вкусным...

мама не готовила давно тоже. даже когда он ещё общался с ней. лаванда также не особо любила торчать на кухне, поэтому кормила и его, и детей всяким дерьмом.
встала ли она на путь исправления? рон понятия не имел.

[indent]пиноккио привыкла - за них двоих говорит буратино. громко. отчётливо. ясно. с возмущением, которое чаще всего она не успевает высказать вслух, потому что не успевает. он реагирует ярче и быстрее. стремительнее. правильно? определённо правильно, потому что он знает как для них будет лучше.
[indent]она вилкой от того водит по тарелке, ведь в глазах папы карло послушная, хорошая, правильная. редко говорящая что-то против предложений, в отличии от её старшего брата. вполуха слушая, что же всё-таки говорят, потому что в какой-то степени её это тоже касается.
[indent]папа карло говорит что-то про отдельные школы для мальчиков и для девочек, а нока думает о том, что же они такого сделали, что их с тино хотят разделить. звучит как страшный сон или байка, от которой хочется руку ночью под кровать засунуть и проверить, что он всё ещё там - он рядом.

[indent]для ноки потерять тино - страшно.
[indent]не смертельно, но страшно.
[indent]она себя без него представить не может, потому что всегда были он и она. она и он. с рождения, не считая тех самых нескольких минут, которые определили, что тино - старший, главный и… единственный, кому она без сомнений доверяет.
[indent]в его решениях, иногда импульсивных, зрит в самый корень.
[indent]он ей не навредит.
[indent]он им не навредит.
[indent]звучит как целое. что-то единое и что-то одно.
[indent]однако нока знает, он этих разговоров за столом не любит. знает и то, что тино не в духе, но даже её удивляет то, что он собирается и уходит из-за стола, оставляя свою угрозу.

[indent]уезжает? куда? - вилка в руках ноки дрожит. падает на пол. пиноккио папу карло не слушает, взглядом заторможенным брата провожая. - без меня?

[indent]ей верить не хочется в то, что тино её может взять и оставить. бросить как ту девчонку на улице, которую целовал несколько минут назад, пока нока смотрела на них из окна. лучше бы не видела, но даже тогда он её не бросил. ни одна из девчонок с ней сравниться не может. потому что они с тино - ближе, роднее, лучше. вот только в голове щёлкает, что этого может быть недостаточно.
[indent]однажды ему понравится кто-то больше. ей представить это страшно, но она свои страхи при себе держит. ведь пока всё было хорошо, то их и высказывать не нужно. только каждый раз возвращаться к ним приходится как к мысли назойливой.
[indent]разве она действительно может идти не в какие сравнения с кем-то из них? и нока считает, что в отличии от каждой из них - она будет хуже. бледнее. проще. молчаливей.

[indent]возможно, впервые за долгое время её страхи оживают.
[indent]вдруг тино решил сегодня её оставить и навсегда?
[indent]она из-за стола выходит. плевать ей на папу карло, даже если он подумает, что она пошла своего брата успокаивать. гораздо страшнее остаться одной.
[indent]после смерти родителей - он для неё единственный. самый лучший. её брат. и ей действительно страшно остаться одной, потому что одной - она никогда не была. у неё всегда был тино.

[indent]- и куда ты собрался? - она дверь распахивает резко. папе карло лишь её торопливые шаги по лестнице слышны. нока своего брата знает, когда он что-то решает, то старается сделать всё слишком быстро. она своего брата слишком хорошо знает.
[indent]дверью хлопает. слишком громко. самой от этого непривычно. сама от этого вздрагивает и на сумку спортивную смотрит.
[indent]он действительно собрался её бросить?
[indent]оставить?
[indent]нока старается в своих мыслях не продолжать, потому что саму себя расстраивать - плохая привычка. накручивать не пытается, но вполне уверенно говорит.

[indent]- ты никуда не поедешь, тино, - руки на груди сложить пытается, а они всё не складываются. уверенность пытается показать, которой у неё не так уж и много. пиноккио не врёт, но врёт сама себе, поэтому кажется кончик носа растёт. вырастает.
[indent]она решает бросить бесконечные попытки выдать уверенность, которой в ней нет и принимает решение просто встать между сумкой и буратино. плевать, если он отпихнёт.

[indent]- мы так не договаривались! - укор в голосе. гнев, который может высказывать громче обычного. [шёпотом же тоже можно кричать. громче всех.]
[indent]он ведь не может оставить её одну?
[indent]или…?

Обладание Каза почти сверхъестественным чутьём давно перестало удивлять Инеж, равно как и Каз давно воспринимал бесшумные передвижения Инеж чем-то само собой разумеющимся. Но это — одна из протянувшихся тонких нитей их безмолвного общения, которым Инеж дорожила... Признается ли она когда-нибудь в ещё одной своей тихой слабости? Адресованная ей гостеприимная улыбка Каза и смягчившиеся в тусклом освещении свечей острые черты лица незамеченными не остались. Коснувшийся её плеч и выхвативший из косы пряди волос порыв ветра напомнил о просьбе хозяина дома. Было и правда холодно. Защищая боязливо дрожащие огоньки от сквозняка, Инеж тенью скользнула к окну и опустила его вниз.

Медленно развернувшись в сторону отдыхающего за своим рабочим «столом» Каза, Инеж вдруг застыла под леденящим, как этот ветер, осознанием: наступил тот день, когда она пришла к нему не с добытыми сведениями.

Она пришла к Казу.

При осознании этого сердце Инеж сжалось так, что сулийка сделала судорожный вдох — испугавшись того, что Каз мог услышать и разобрать всю силу её волнения на составляющие. Но Инеж надеялась на то, что Каз всё же так с ней не поступит. Хотя бы из немногих крупиц вежливости. Казалось, воздух вязко застывал вокруг Инеж и погружал во вневременную неизвестность, пока собственное дыхание казалось таким далёким и странным, а мысли кружили вихрем, унося на дни, недели, месяцы обратно.

К самому началу их общей истории.

Первые несколько дней работы на печально известного Каза Бреккера были похожи на падение в глубокую реку без надлежащей подготовки, на смертельные прятки с мишенью на спине, на бег по битому стеклу. Ей пришлось быстро приспосабливаться к новым правилам и совершенно новому образу жизни: не было места для колебаний, не было времени на раздумья. Сокрушительная тяжесть неопределённости ушла. Улицы Кеттердама не были незнакомы Инеж — при попытках побега ей удалось запомнить достаточно много, чтобы она могла проявить свои обнаружившиеся таланты шпионки перед Казом. Каз должен был понимать, что Инеж шпионила и за ним тоже, чтобы знать, с кем она имела дело.

Разум Инеж был в смятении, воспоминания нахлынули на нее, как разбивающиеся волны...

Был прохладный, как и сегодня, весенний день, когда Инеж вызвали в логово Каза для её первого задания в качестве его шпиона. Ветер хлестал Инеж по лицу, заправленные в низкий пучок волосы рассыпались под шелестящим капюшоном; её дыхание туманилось в воздухе, когда она прижималась к стенам узкого переулка.

И ждала.

Здесь было пугающе тихо, но располагающе к мрачному предвкушению, очень свойственному этой стороне Кеттердама, о которой в приличном обществе не принято говорить. Случайный отблеск лунного света просачивался сквозь щели крыш, но в остальном всё было погружено во тьму. Казалось, сулийка плыла в пустоте теней. Она изо всех сил старалась оставаться настороже и контролировать своё поверхностное дыхание, но мысли Инеж постоянно возвращались к словам Каза... К его леденящему душу приказу.

Это был безобразный и жестокий человек, который, казалось, наслаждался ее страданиями в «Зверинце». Один из первых клиентов. Когда она приблизилась к зданию, её сердце то горело гневно, то замирало в животном страхе. Вооружённая до зубов, но снова — перепуганная девочка, Рысь. Она чувствовала, как у неё на шее бился пульс и тревожно скручивался её желудок; чем ближе Инеж подкрадывалась, тем громче становился глумливый смех, вскрывая старые раны...

Руки Инеж не переставали дрожать, когда она возносила молитвы своим Святым и, зажимая рот себе ладонями, тихо плакала в своей маленькой комнатке в Клёпке. Ту ночь самого первого убийства собственными руками Инеж Гафа не забудет никогда. Все помнят свой первый раз, как сказал бы Каз.

А каким был твой первый раз, Каз Бреккер?

Инеж сделала несколько шагов в его сторону: мягких, но решительных — и как много невысказанного в этих шагах.

— Ты хотел видеть меня, Каз.

У Инеж щемило и наполнялось тяжестью сердце в чувстве вины за причинённую родителям боль, но бесконечной благодарности этому парню за освобождение от долгов и воссоединение с родителями.

Я сказала бы, что ты был милосердно послан мне судьбой и Святыми; я бы молилась о тебе каждый вечер, каждую ночь, но ты рассмеялся бы мне в лицо.

Смертным так хочется верить, что жизнь их и пути их земные неразрывно связаны с Его интересом и Его планами на каждую душу, народившуюся на Тверди. Верят ведь всем сердцем, что смотрит Он на них со своего трона и думает о каждом, следит зорко и пристально за каждым помыслом и направляет, дает испытания при прегрешениях и ждет его у себя в садах Эдема. Словно делать Ему нечего, Бог давно наплевал на этих тварей, уже много веков как. Сначала ангелы еще суетились, спускались на Землю, ступали в контакт с неразумными смертными тварями, но потом, видимо, всем это развлечение надоело, обстряпали рождение сына, запаслись фанатиками, записавшими по памяти каждый шаг балбеса, да и повелели теперь чтить святое писание и надеяться на второе пришествие.
Похоть лишь спрятала краешек улыбки в длинном мехе воротника, на долю секунды ныряя в свои размышления и отвлекаясь от нестройного гомона вокруг. Люди ели, пили, грели себя изнутри чувством превосходства (с учетом того, сколько людей вокруг замка не ело, не пило и пыталось согреться в задымленных лачугах, кутаясь в обноски и ютясь на прогнивших соломенных тюках), и думать не хотели о спасении собственной души, об этом они подумают потом, когда будут отходить ко сну и по вбитой с детства привычке прочитают наспех молитву, попросят Господа не забирать их сегодня, поблагодарят за хлеб, подождут, пока прислуга в ногах пристроит грелку и завалятся спать, не подозревая о том, что Господу они нужны, как зубы в заднице. Ему на столько нет дела до их крошечных сердечек, что даже сама природа их разгоряченной крови, не дающая им здесь всем замерзнуть насмерть, то подарок сил совершенно других, тех, кто как раз искренне заботится об их телах и душах, просто выстилает им дорожку немного не в сады Эдема, но это — уже совсем другая история.
— Не будь занудой, — вполголоса проговорила сущность, ощущая, как ее тонкая невидимая сеть ее влияния рассыпается под взмахом руки брата. — Я все равно не допустила бы, чтобы они испортили нам разговор. А так — хоть повеселятся.
Нет, они могли и не веселиться. Они могли начать хватать друг друга за грудки, бить друг другу морды, спускать с лестниц за непристойные взгляды или слишком долгие улыбки чужим дамам, они могли вызвать переполох и проявление любого другого греха, кроме двух собравшихся. Гнев? Легко, брату не надо даже рядом стоять, чтобы какой-нибудь приличный человек, вон тот, ближе к окну, например, выбил последние передние зубы своему визави, который за миг до этого отпустит сальную шуточку или погладит собеседника по предплечью, не скрывая намеков на продолжение этого вечера. Зависть? Еще проще. Алчность? Ну, как вариант. Но Гордыня прав: сначала дела, потом — все остальное. Придется сосредоточится.
— Потомки Птолемея, — протянула Похоть, широко улыбаясь, — если бы они еще не нагуливали бастардов и не выдавали бы их за законнорожденных. Или не выдавали, что все равно не мешало им занимать престол... Было забавно, я помню, почти так же забавно, как начало времен, но тут, здесь, — она уперлась кончиком указательного пальца в грубое липкое дерево столешницы, — придется следить чуть пристальнее, если ты хочешь замкнуть их строго в рамках одной крови. Не давать им шанса ммм... согрешить с конюхом, пока муж мается от подагры.
Она поняла, что брат имел в виду. Помнила прекрасно, как в те времена, когда Господь уже отворачивался от своих созданий и когда провозгласил инцест богохульным делом, как в египетской династии с равным успехом рождались прекрасные телом и духом дети и перекошенные полоумные бедолаги, едва доживающие лет до двадцати, мучавшиеся от боли каждый миг своей законнорожденной царской жизни. Если бы люди додумались провести хоть какие-то наблюдения — многое бы поняли. Но в те годы это было полем для игр преимущественно Гордыни, а здесь и сейчас...
— Боюсь спросить даже, зачем тебе это надо, но в целом я могу предложить тебе несколько вариантов на выбор: укажи мне пальчиком на тех, кто тебе интересен в твоих политических играх, а я или лишу их интереса к кому-либо вовсе и пусть размножаются через силу, как того и хотел Отец, без интереса и страсти, хотя для меня, — она демонстративно положила ладонь поверх мехового воротника накидки и покачала головой, — это сущее мучение, или пускай искренне стремятся удержать свое наследие в пределах крови. В любом случае боюсь представить себе грандиозность твоих планов, Церковь от этих мест скорее всего отвернется, не боишься, что верные псы Ватикана нагрянут сюда с вилами и факелами за подобное?
На фоне тех шагов, которые наверняка просчитывались в голове первого из семерых, все остальные выглядели подчас так мелко и ничтожно, что хотелось смотреть на старшего с нескрываемым восхищением. А быть может это просто аура влияния Гордыни затрагивала не только умы смертных или бессмертных душ, но и то, что можно было бы назвать душой у самих грехов. Думать об этом было слишком сложно, проще было покориться и насладиться ощущением величия, тем более, когда все вокруг именно так себя и вели, с большой охотой щеголяя друг перед другом собственным эго и растворяясь в захлестывающем разумы тщеславии. Воистину отмеченный судьбой замок среди бездушных гор на неприветливом севере.

Форум: https://inspiration.f-rpg.me

Текст заявки:

Ekaterina (?)*

history // Jenna Coleman // возлюбленная, дама сердца

Дочь одного из богатейших малороссийских помещиков, единственное дитя и будущая наследница всего отцовского состояния, и бедный офицер, вечно считающий каждую копейку, высланный из столицы после истории с нашумевшим бунтом Семёновского полка.... Мы с самого начала были не парой друг другу, да я даже и не думал о делах сердечных, если уж совсем честно, тем более после перевода в малороссийскую глубинку. И всё же мы встретились на одном из балов, и сразу между нами промелькнула какая-то искра притяжения. Я долго не желал признаваться самому себе, что влюбился и потерял голову от тебя, да и ты не спешили открываться в чувствах из девичьей скромности. Только когда отец объявил, что нашёл тебе замечательного, богатого и знатного жениха из числа старых соседей-помещиков, ты решилась и нашла способ связаться со мной и попросила о тайной встрече. Вот тогда. услышав твой сбивчивый рассказ о неминуемой помолвке и свадьбе с отвратительным стариком, я понял, что следует действовать решительно и быстро, не теряя времени.  Отправляясь официально просить руку у твоего отца, я особо не рассчитывал на успех, поэтому даже и не удивился, что мне быстро дали от ворот поворот, настоятельно посоветовав больше не искать с тобой встреч и свиданий. Увы, я не спас тебя от брака с нелюбимым, да и что я мог сделать, связанный службой, без возможности даже выехать из  Малороссии?  Но мне удалось наладить почти дружбу с твоим немолодым супругом, пусть и пришлось притвориться искренне восхищённым его человеческими качествами и умом. Так что даже после твоего замужества мы по-прежнему виделись регулярно, более того, у нас получилось даже наладить тайную переписку и устраивать свидания наедине, благо, твой муж ни о чём даже не подозревал.

Да, я мучался от того, что мы должны таить свою любовь, встречаться украдкой, но так действительно продолжалось несколько лет. И только когда в сентябре 1825 года внезапно умер твой деспотичный отец, ты первым делом после официального траура взялась хлопотать о своём разводе с нелюбимым супругом.  Так что декабрь 1825 годы ты встретила уже свободной от семейных уз дамой, тем более что твой муж ещё и великодушно согласился взять на себя вину за развод, тем самым оставив тебе возможность в дальнейшем ещё раз устроить свою судьбу и счастье. И, честно сказать, решившись на безумство и возмутив Черниговский полк, я верил в то, что иду навстречу своей счастливой звезде, что после переворота и установления республики окажусь в эпицентре новой государственной власти и уже тогда с полным основанием предложить тебе стать моей женой.  Но всё случилось иначе, разгром восстания, мой арест.... И тем удивительнее было, что ты приехала в Петербург и даже добилась двух свиданий со мной, повторяя, что любишь и поедешь за мной даже в ссылку. О, как страшно и горько мне было объявить тебе, что я уже приговорён к смертной казни, и что нашему счастью не суждено свершиться!  А как радостно оказалось ощущать себя живым после того, как в день казни подо мной вдруг оборвалась верёвка, и по повелению Государя приговор для меня оказался изменён на вечную каторгу!  И ты сдержала своё обещание, поехала за мной в суровую, далёкую Сибирь, и уже там, в остроге, мы официально стали мужем и женой, соединив свои судьбы воедино. 
P.S. Заявка, разумеется, в пару и никак иначе! То, что написано выше - некий набросок, многое может быть скорректировано и изменено, в том числе и факт навязанного отцом брака. Очень-очень жду свою единственную и ненаглядную.
* Имя взято просто из головы, на самом деле, может быть изменено на любое другое.

• Игрок не быстрый, но стабильный.

• Легко генерирую идеи и хэды.

• 3 лицо, заглавные буквы, посты без красивого оформления, от 3 к.

• Не требую внеигрового общения, но очень хотелось бы быть на связи в тг.

Ваш персонаж:
Сергей Муравьёв-Апостол, член Южного тайного общества, командир батальона Черниговского пехотного полка в Василькове.

Пример поста

Ух и нелюбезен в этом году март! Холодно, дует пронизывающий ветер, зима ещё и не думает отступать. Да только вчера был такой снегопад, что столичные дворники до сих пор ещё не разобрались в полной мере с его последствиями и не расчистили до конца улицы от нападавшего снега. Но всё же приближение ранней весны уже чувствуется, и дышится как- то совсем иначе, чем длинной зимой. и солнце начинает постепенно не просто появляться на небе, но и слегка согревать землю и людей. Это и хорошо, значит, максимум месяц, и можно будет скидывать зимнюю шинель которая совсем уже дышит на ладан и не подлежит ремонту. А уж за лето и раннюю осень при должной экономии Серж точно скопит денег, чтобы к зиме прикупить новую, целую и не латанную-перелатанную тёплую шинель. Конечно, если бы отец соизволил помочь хотя бы самой минимальной суммой, не пришлось бы и в принципе носить и сейчас шинель, на которой уже больше заплаток, чем не заштопанных мест. Но папенька и никогда-то не был щедрым, Сержу ли, с ранних лет вынужденному видеть, как экономила в своё время на каждой мелочи мать, не знать об этом? А уж помогать материально давно взрослому среднему сыну папенька тем более не считает нужным, да даже младшему, Ипполиту, совсем ещё мальчишке, которому едва минуло 14 лет, не изволил нанять хотя бы учителей, спасибо ещё у Поля отличный гувернёр, из своего кармана добровольно решивший оплачивать приходящих учителей для своего воспитанника. Так что приходится всячески изощряться, экономить буквально на всём, на чём только можно, чтобы самому покрывать свои хотя бы самые насущные нужды и не набирать долгов у сослуживцев, которые отдавать потом будет очень нелегко. 

Сегодня, между прочим, очень повезло, один из товарищей по полку, в отличие от Сержа не имеющий необходимости жить в режиме жестокой экономии, угостил Муравьёва-Апостола и ещё нескольких друзей отменным ужином в честь собственных именин. Так что из приличной ресторации Серж вместе с виновником торжества и товарищами вывалились на свежий воздух уже изрядно навеселе. Сам именинник тут же, прямо у ресторации, ловит извозчика и предлагает и Сержу проехать с ним хотя бы часть пути, раз уж съёмная скромная квартира Сержа почти по дороге к его собственному жилью. Но Муравьёв-Апостол от столь любезного предложения решительно отказывается. Домой  пока идти совсем не хочется, а вот желание ещё немного погулять-побродить без цели по улицам столицы присутствует с лихвой. Именинник лишь пожимает плечами, усаживается в сани и укатывает восвояси, разъезжаются на извозчиках и остальные участники праздничного ужина. Проводив взглядом увозящие последнего из отбывших домой товарищей сани, Серж натягивает на руки тёплые перчатки, поплотнее  запахивает шинель и направляется по освещённой неярким светом фонарей неширокой улице куда глаза глядят. Куда-нибудь да эта улица его выведет, а точной конечной цели у него нет, значит, можно просто идти и думать о своём, насущном. Например, о том, что скоро именины у Поля, и надо бы послать брату хоть какой-никакой подарок, о том, что квартирная хозяйка снова подняла плату за жильё, о том, что недорогой трактир около дома, где раньше он так любил столоваться вечерами и по утрам, разорился и закрылся на днях, а значит, нужно искать поблизости от квартиры другое заведение, где не дерут за еду втридорога и готовят хотя бы съедобно.
Ноги выносят Сержа к набережной Фонтанки. Что ж, можно пройтись вдоль берегов реки, хотя тут ветер, верно, ещё хуже, чем на обычных улицах, вдалеке от воды. И вдруг Сержа окликает звонкий, ощутимо хмельной голос. Ох, так ведь он, задумавшись, чуть не налетел на какого-то офицера, судя по шинели и треуголке на голове! Офицер, кстати, предлагает распить с ним бутылочку. Что ж, когда это Серж отказывался от такой перспективы? Шампанское, тем более в компании, дело всегда очень даже славное. Вежливо приподняв свою треуголку в знак приветствия, Серж чуть улыбается:
- И Вам добрейшей ночи!  Абсолютно не спешу, так что охотно составлю Вам компанию.