Шанс. Возможно это был их последний шанс поставить в этом деле жирную точку. Собрать все силы в кулак и просто сделать. Убить последнюю оставшуюся в живых из тех, кто стал виновницей бед, кто уничтожил тех, с кем Кэсси была связана кровью, ее потомков.
Шанс воздать ей то, что она заслужила и то, что девушка ей давно задолжала.
Возможно, шанс на новую жизнь для Финна, без тени страха и бесконечного бегства. Шанс, который им так необходим и который они ни за что не упустят.

Узнать в один день, что у тебя есть потомки, те в чьих жилах течет твоя кровь и тут же услышать что их больше нет, было невыносимо тяжело. Девушка искала хоть какую нибудь информацию о них столько времени и везде натыкалась на тупик. Что в конце концов решила лучше не верить в те ведения ведьм, чем потом разочароваться.
И вот когда они были так близко - их не стало. Вместо  встречи за столом она навещала их сырые могилы, и стоя у немых плит кричала про себя "а что если? " Если бы она поверила и приложила чуть больше усилий, а не оставила это все отцу, если бы узнала их чуть раньше…

"А что если" - самый опасный вопрос который мы задаем себе. Сожаление подобно яду медленно отравляет и разъедает нас изнутри, оставляя оголенными все наши чувства. Оно не дает нам двигаться дальше и постоянно возвращает нас к тому, что изменить уже не в силах.

Марло была из тех вампиров кто лично присутствовал на казни, кто выполнял не понятно чей приказ, кто обратил единственного наследника ее крови в вампира. Словно в насмешку или в протест, она создала себе подобного связав их прочной связью, которую сейчас можно было использовать против нее.
Но Кэс было плевать, что теперь он не маг, что теперь сущность Финна стала иная, для нее он по-прежнему был тем милым парнем, каким его воспитали родители, каким он был  до обращения, таким каким она его никогда не знала. Но в тоже время, в глубине его карих глаз Кэсси видела льдинки грусти и какой то усталости, словно он нес тяжелый груз на своих плечах и никак не мог его скинуть.

Форест смотрит в лобовое стекло как снег сказочно переливается на солнце разноцветными блестками и пытается задержаться в этом моменте, запомнить его.
Она поворачивается на парня и замечает, как солнечный свет отливается на его черных кудрях, упрямо выбивающихся из под бейсболки. Кэс улыбается, на минуту ей кажется, что это обычный день, из тех которых никогда не было. Что вот сейчас они собираются ехать на какой то пикник где их уже все ждут. Та самая странная семейка которая появилась в их жизнях совсем недавно и очень неожиданно. Они разведут костер и вечером будут жарить зефир под очередные рассказы Кевина о его приключениях и шутливо их комментировать.
Кэс еще мгновение не сводит с парнишки взгляд, пытаясь оставить в своей памяти этот момент, как на фотокарточки, на случай если сегодня все пойдет вдруг не так, а затем заводит машину и смотрит вперед.

Убить вампира - страшно и не просто, даже если он не намного тебя старше, а ты подготовленный и опытный боец.Как подобраться к тому  кто превосходит тебя в физической силе и скорости? Как выйти из всего этого не просто победителем, но при этом остаться живым.

Кэсси определенно знала ответы на эти вопросы, так как не раз сталкивалась с детьми ночи и убивала их. Это всегда было сложно, не смотря на долгую подготовку или чистую импровизацию, такие монстры как Морло  просто так не сдаются. Блондинка привыкла рисковать собой и без страха шла в самое пекло, но на этот раз все было иначе.
Финн попросил ее о помощи, рассказав, что хочет наконец убить своего создателя. И разумеется, Кассандра не могла отказать. Она давно объясняла парню, что жить в бегах не вариант, что она готова самолично убить эту стерву и развеять ее прах по ветру. Но он ждал.
И вот когда решился, Кэсси с радостью приняла приглашение отправиться с ним в такое путешествие.
Разделить с Финном этот момент было важно для девушки, равно как и то, что он предпочел положиться на нее в трудное время, а не стал действовать в одного

Сейчас ее волнение зашкаливало, ведь на этот раз Кэсси отвечала не только за себя, но и за Финна. Ее Финна. Того, кого однажды оплакала и считала мертвым, за кого мстила с отцом и которого вновь обрела не так давно. Она боялась. Липкий страх, как маленький поразит, проползал внутри оставляя холод, а в мыслях то и дело крутилась мысль "а что если не смогу уберечь, что если снова потеряю?"
Взъерошив белокурые волосы, Форест запретила себе о таком думать, нет, она будет опорой и поддержкой для Финна в этом пути и поможет со всем справиться. Как бы ей самой не было страшно.
- Ты точно готов? Тогда поехали, направляй.
Все, дороги назад больше нет. Технически, конечно, всегда можно остановиться и повернуть назад, но не в этот раз. Они выехали на дорогу где положат конец той боли и несправедливости которую испытали из за Марло, нет, это конечно никого не вернёт и не затянет шрамами раны, но даст чувство завершенности, а Финну покой. Жизнь, где ему не нужно больше боятся и бежать, предавая свои мечты и разрушая тем самым важные планы. Пропуская то, о чем потом будет жалеть. Кэс не могла такого позволить, потому что этот мальчик заслужил иной жизни и она во чтобы то не стала поможет ему ее обрести. А еще, они надеялись узнать, кто отдал приказ, кто стоит за всеми этими убийствами.
- Опыт у меня есть и я взяла все необходимое - девушка кивнула головой назад, имея в виду багажник- но это почти всегда не просто, особенно когда завязано на эмоциях. Форест видела, как парень и без ее предупреждений  волнуется и пыталась подобрать нужные слова, важные в такой момент. Был бы тут Кевин он бы точно нашел что сказать, завел бы речь поднимающую  боевой дух. Она улыбнулась своим мыслям, ведь подобным ораторским даром она не обладала.
- Просто знай, что ты будешь не один против нее и как бы она не пыталась залезть в твою голову, не буквально, но поверь, она обязательно будет играть на твоих чувствах, на боли. Девушка вздохнула и потянулась рукой к Финну, накрывая его ладонь - ты должен помнить, что я буду рядом и помогу дать отпор. Но не все можно решить магией и грубой силой, ты должен быть сильным ради себя, ради той семьи которую ты потерял и той которую обрел.
Вложив в улыбку и в прикосновение все свои чувства и поддержку, Кэс вновь повернулась к дороге, положив руки на руль. Замечательно. Ты должна говорить вдохновительные речи, успокоить и придать уверенности что все будет хорошо. А ты словно говоришь "не умирай там пожалуйста, а то я не знаю как сообщить остальным".
Кассандра злилась за то, что была сейчас бесполезной, не смотря на свой опыт она не могла подсказать Финну как поступить и что чувствовать. Все таки сражения и бои не ее стезя. Да и ответственность девушка привыкла нести только за себя. А сейчас, все иначе.

- И между прочем, в тот раз я не смогла  добраться до Марло, поэтому сейчас эта поездка для меня тоже важна, помимо всего остального. И выждав паузу, добавила:
- А вообще, всегда хотела с тобой куда-то съездить, долой банальные атракционы, надерать задницы плохим вампирам вот где круто. Она улыбнулась, надеясь как то разрядить обстановку.
А может, она должна была и вовсе замолчать, чтобы не мешать ему собраться с мыслями, включить музыку? Она не знала.

мы нарушим правила,
так будет правильно (с)

Огни танцпола разрывали темноту и окутывали собой тех, кто двигался в такт музыки, разливая на них цветную световолну. 
В такие вечера клуб становился одним живым организмом, который проснулся от дневной спячки и сейчас по полной пытается насытиться всем, чем может, наслаждаясь каждой минутой пробуждения. Он оживает с ритмичными движениями танцев, разливается весельем в бокалы с алкоголем, дарит небывалые ощущения всем тем, кто решает прикоснуться к его нутру, спустившись на нижние этажи и открыв те самые двери. Посетители клуба как кровь, молодая и горячая, что бежит по венам, разгоняя адреналин и насыщая собой всё. 

Кассандра стояла на балкончике и сверху взирала на безудержную толпу в самом сердце клуба, рассматривала тех, кто только переступил порог, и с интересом наблюдала за теми, кто расположился чуть дальше, на диванах. 
Этот клуб для нее был не только прибыльным бизнесом, но и инструментом, с помощью которого она могла дарить другим удовольствие и воздать всем по потребностям. Ей нравилось думать, что клуб — это не просто стены и пол, это энергия, которая исходит от каждого посетителя, что высвобождает ее тут, получая взамен то, что ищет, энергия, что оседает тут, заряжая это место. 

Блондинка медленно спустилась вниз по ступенькам, убирая телефон в сумочку, она только что проверила сообщения от друзей (на их фронте все было спокойно) и от охраны, которым поручила при появлении одного не самого приятного типа сообщать ей. 
Да, давненько такого не было, чтобы среди алкоголя, горячих тел и музыки Кэсси была погружена в свои не очень приятные мысли. И как бы она не любила отрываться и погружаться в свои низменные желания, чувство самосохранения пока преобладало над всеми остальными. 

Для Форест стало уже привычным вглядываться в лица случайных прохожих или оборачиваться по сторонам, чтобы убедиться самой и убедить свою паранойю, что ее не нашли и можно жить эту жизнь пока спокойно. Переживать за друзей, которые теперь, стараниями самой Кассандры, вынуждены были бороться со всеми последствиями, которые принесла им поездка в один не очень дружелюбный городок. Постоянно проверять запасы зелья и следить за тем, чтобы Дэнни принимал его вовремя, потому что это был пока единственный способ скрыть ключ от тех, кто ищет. 
За 300 лет своей жизни ведьма бывала в разных передрягах и побывала не в одном приключении, но сейчас серьезность и масштабность этого бьют все рекорды, ведь никогда еще ее приключение с друзьями не оборачивалось опасностью для всех окружающих. 

Взяв поднесенный официанткой коктейль и выпив его почти залпом, девушка направилась на танцпол, в толпу. Да, она точно знала, как может действовать ее коктейль на основе особого зелья, если выпить тот быстро. Сейчас напиться, как говорится, и забыться — было ее целью. Все эти недели Форест провела за книгами, просмотрами статей на разных сайтах, поисками артефактов и других способов защититься от тех, кто даже не живет в их мире. Она просто устала. Устала искать способы выжить самой и своим друзьям, защитить единственного человека в их компании, устала думать и выстраивать стратегии на случай, если Холзи Солос их найдет, если на них нападут неизвестные хтони, если, если... 

Музыка била басами, вибрируя во всем теле, девушка без раздумья окунулась в толпу танцующих тел и самозабвенно отдалась танцу, целиком и полностью, как самому чуткому мужчине, погружаясь в омут мелодичных рук, в которые спешила спрятаться от тех проблем, что оставались где-то там, за стенами клуба, во тьме этой ночи. 
Вокруг все играло разными красками и кружилось, длинные белокурые локоны игриво покачивались в такт движению девушки, спадая водопадами на ее оголенные плечи и спину, до самых бедер. Ее короткое чёрное платье постоянно норовило подняться чуть выше положенного из-за плавных движений хозяйки, а глубокое декольте приковывало внимание тех, кто танцевал напротив. 

Нужно выбрать кого-нибудь, кто поможет мне окончательно забыть обо всем, нужно отпустить себя, иначе недолго чокнуться. Кассандра хищно оглядывала присутствующих, не забывая при этом красиво вилять бедрами в такт. Ими она вырисовывала каждую ноту, то погружаясь ниже в их тональность, то поднимаясь вверх, меняя ритм. Девушка играла с волосами, забыв напрочь о идеальной укладке, улыбалась тем, кто подходил ближе и разделял безумие танца с ней. 

Однако Кэсси продолжала искать глазами что-то еще, словно где-то есть нечто намного интереснее, и она боялась это пропустить, отдавая свое внимание первому танцующему встречному. 
Хорошо танцевать недостаточно, чтобы зажечь в этой девушке огонь, нет, она была не из тех, кто ждал первого шага от партнера, скорее предпочитала сама брать в свои руки то, что хотела получить. Но в ответ искала не просто возможность на очередную интрижку, а эмоции, которые бы увлекли бы ведьму с головой. 

Небольшая вспышка, как слабый разряд тока, и вот девушка уже смотрит в глаза незнакомцу у бара. Их взгляды встретились буквально на пару секунд, но этого было достаточно, чтобы понять: вот он, тот, с кем сегодня ей будет не скучно. Она с легкостью сбрасывает балласт внимания ненужного парня рядом и танцует теперь исключительно для того незнакомца с коктейлем, при этом лишь изредка бросая на него свой взгляд. Она чувствует разгоряченной кожей, что он смотрит, и вновь начинает свой обряд танца, повернувшись к нему изящной спиной, давая возможность рассмотреть все, чем сейчас она вырисовывает мелодию. 

Музыка и Кассандра непрерывно сосуществуют уже не один десяток лет, с тех самых пор, когда девушка решила серьезно заняться музыкой и впоследствии выступала со своей группой. И хоть сейчас концерты уже далеко позади, музыка осталась в ее крови, напитала саму ее сущность, поэтому ей было так легко отдаваться магии звука и тонуть в каждой ноте мелодии. 
А вот терпения у девушки как не было, так и нет совершенно, поэтому дотанцевав, она направилась к бару, где выпила еще коктейль, выдержав паузу, прежде чем начать действовать. 

- Вы так решаетесь пойти присоединиться или просто нравится смотреть на танцующих? Девушка заговаривает с незнакомцем первая от нетерпения, кивая головой в сторону танцпола. 

- Я вас что-то раньше не видела, впервые у нас? Я бы запомнила. Ее губ коснулась улыбка предвкушения интересного вечера, от парня исходило что-то темное и опасное, и ей ой как хотелось в это скорее погрузиться. 

- Я, кстати, Кассандра, — девушка протягивает руку для знакомства, чтобы на самом деле убедиться в том, что ей кажется. А, нет, не показалось. Конечно, демон, и его темная энергия, затягивающая, как болото случайную жертву. Но в этом прикосновении было что-то еще, что не читалось в его взгляде и энергии, то, что, казалось бы, она упускает из виду, что-то важное, пробирающее ее всю до мурашек, но такое неуловимое, что едва почувствовав это, Кэсси теряет, пропуская сквозь пальцы. 

- Вы кого-то ждете или можно с вами выпить за компанию? Девушка вновь лукаво улыбнулась и позвала бармена для заказа. Ей не хотелось спешить и терять такого парня, он был явно не так прост, как хотел казаться, а еще, конечно же, был слишком симпатичным, чтобы упускать его и лишать себя будущих удовольствий. А они точно будут, если все разыграть правильно, с демонами у Кэс по-другому и не бывает, ведь помимо физических наслаждений она кайфует от их энергии, которая действует на нее как самый сладкий наркотик. 
Главное, чтобы он не оказался геем. Будет обидненько. Хотя... Ведьма быстро оглядела с ног до головы парня, отмечая, что даже в одежде он хорошо сложен. Как говорила моя подруга, я и гея расгею, если захочу. А я хочу. Да и вообще, когда это парни мне отказывали?

Он сгинул тут. Проклятая лачуга Джека, мать его, Робишо, вобрала его в себя, переварила, не оставив даже вшивой косточки, а затем сделала частью привычного всем пейзажа.
Вот покореженная изгородь, которую они так и не сподобились починить, заваленный автомобильными деталями задний двор, где часто спит целая стая разномастных собак. Вот он, Абель Кауфман, с шумом выдыхающий пар, стоя на крыльце.
Это произошло как-то само собой. Моргнул и из незваного гостя, технично вбитого жилистым кулаком в пол, почему-то превратился в любовника, друга, чья рука и щека почти врастают в плечо хозяина этого балагана. Как тебя зовут? Джек? Конечно, сперва Абель не решается произносить, звать его вслух, но вскоре значительно смелеет. Осваивается. До этого тут было так спокойно и тихо, а теперь то и дело разносится: «Джек, Джек, Джееееек, смотри, что нашел!».
Пара недель, месяцев, а может быть уже лет? Наверное, ребята из стаи думают, что он его тут натурально убил и затем закопал. Впрочем, Абель почему-то совсем по ним не скучает. И все его мысль, чувства, звериные и собачьи помыслы занимает, да, только один чертов Джек.
Будто подросток. Обнаружить, что Рабишо читает газеты, настоящие и бумажные, искренне удивиться этому и тут же начать паясничать, читая ему новости вслух, Абель артистично сверкает глазами и становится довольным собой только в момент, когда тонкие губы прорезает острая, мимолетная ухмылка.
Джек.
И он неистово ластится к нему в припадке чувств, словно ещё один подобранный пес. Весело мотает своей чернявой головой, когда Джек в очередной раз бубнит что-то про отраву и сравнивает его с наркотической зависимостью. «Это ведь все взаимно, я столько раз хотел уйти, но не смог…» — такие же мысли появляются и у него тоже, с дьявольской периодичностью, но Абель всегда был плох в анализе своих чувств.
Оно просто есть в нём. Огромное, будто океан и он совершенно не в силах противиться этому. Точнее не очень понимает зачем это ему нужно?
Все просто было очень быстро, ага. Почти неудачное ограбление, вдребезги разбитое ебало и затем он вдруг обнаруживает себе стоящим в дверном проеме, завернутый в одеяло.
«Джек, ты до сих пор телик смотришь? Утро же. Я посижу рядом, ладно?» — то ли ему тогда было невыносимо в темноте, которую он до сих пор боится, то ли стало так без него. Молчаливые касания, скрип дивана и собственное дыхание на чужой шее.
С другими Абель почти всегда отказывался полностью снимать одежду, стеснялся своих шрамов и располосованного, словно ребенок прошелся белым карандашом, тела; с Джеком же позволил делать с собой все, что вздумается. От других он уходил стремительно, выжидая лишь несколько минут для приличия и почти ничего не чувствовал в процессе, ибо всегда глушил ими свою собственную, душевную боль, с Джеком — выдает откровения от святого фомы и лукавого, за которые ему потом очень стыдно.
Влажная от его слюны подушка, очень потные и блестящие от пота тела. Тебе нравится, ты правда хочешь меня? Он поддается его движениям в себе, повторяет снова и снова. Нет, Джек ответь. Закатанные глаза в потолок. Убыстренные, судорожные. Да, да, ему блять охуенно нравится. Мой щеночек. Абелю снова стыдно, плохо и одновременно очень хорошо, когда нужно развернуться к нему и поцеловать в губы. Я очень люблю тебя, слышишь. Опять не ответил. Первый раз не считается, да?
Я люблю тебя. Если честно, то Абелю так давно хотелось это сказать, прямо разбирало, разрывало на части, и он все-таки сделал это за обедом. Они опять поздно встали, за окном уже кружит остаточная, зимняя тьма.
Люблю, а ты меня?
Молчание. И он прямо ощущает, как нежность уходит из него, уступает место обиде.
Такой деткой и глупой, что надо было хорошенько хлопнуть себя ладонью по лицу, чтобы очнуться, ведь он же мужчина, а они на такие вещи не должны обращать внимания. Но вместо этого Абель говорит:
— Нравится, что я себя дураком каждый раз чувствую, Джек? Ответь, хоть что-нибудь, ну!
Будто пятнадцать лет, угу. И Джек не ответил на его валентинку, а это трагедия, шекпировского блять масштаба. И можно было бы посмеяться над этим, как они обычно и делают, однако Абелю почему-то становится больно.
И шрамы вдруг впервые дают о себе знать.
И гадкая идея, что его используют, как делали это все до Джека и скорее всего будут позже.
— Спасибо, я наелся, — со скрипом встает со стула, медленно и церемонно отодвигая его от стола, собаки непонимающе разбегаются.
Он чувствует взгляд Рабишо, спиной, прямой и холодный, словно дуло солдатского пистолета. Прихожая, Абель сам не понимает, а чего его так трясет и несет. Тихо, плотно закрыть за собой входную дверь, не оборачиваться. В какой-то момент ему кажется, что он правда больше никогда сюда не вернется.
Джек плохой. Ему только почудилось, что они друг другу подходят. Как было с Абелем до этого много раз.
Джеку на него наплевать.
Всклокоченный, злой. Он успевает дойти до фонаря, замереть.
Джек, его дом и собаки будто въелись в его кровь и плоть. И уйти — означает, что он оставит там кусок себя. Точнее уже оставил. Поднять руку, чтобы поймать попутку, но не смочь.
Вернуться? А Джек еще его ждет?
Час без него. Ебанутый рекорд. Чем ближе, тем больше Абель нахохливается, кутается в пальто. Крыльцо. Он подходит к Джеку вплотную, смотрит, сжатые в ниточку губы:
— Я забыл у тебя свои книги, — он хрустит подбородком и тычет ему пальцем в грудь. — И вещи тоже, без своих вещей я никуда не уйду,— естественно знает, что с Джеком так говорить нельзя, но ничего не может с собой поделать. Будто они решили переиграть и переписать их первую встречу.
— Дай мне пройти. Хотя знаешь... знаешь....
Тут Абель судорожно сглатывает. Затем произносит почти скороговоркой.
  — Мне надо к матери, я хочу, чтобы ты поехал со мной, Джек. Ладно? Я тебя очень прошу.

Еще в Большом он роняет партнёршу, когда понимает, что та слишком пристально смотрит на Толю и ему явственно чудится, что они переглядываются. Якобы случайно, конечно же.
Проще, чем кажется. Поддержка – да еще и в прыжке – это ведь дело такое, опасное. «Не поймал, извините!» — ни секунды сомнений или жалости. Чудовищный звук удара об пол, и вот Боря стоит, голова надменно вздернута, рядом она – вдребезги разбитая им ваза, поломанная игрушка, лебедь с подбитым крылом, точнее ребром. Нравится, нравится? Я еще и не такое могу.

Его Одетта и Одиллия. Его Ротбарт и Зигфрид в одном лице. Надо было тогда Толе ставить не «Спартака», а «Лебединое озеро», где абсолютно все роли играл бы Борис Меткин, а потом сразу бежать, бежать прочь из Москвы, затаится в Вене, но Ротбарт почему-то не стал. Или скорее не смог. Видимо слишком силен был яд, оставленный в ране, темная магия этих Бориных бесконечных: «Люблюблюблюлюблю».

— Антошей никто не прикрывается! Ты его почти не видишь! Ты сказал, что у нас будет настоящая семья, а сам продолжаешь жить в этой проклятой квартире. Никто тебя не рисует злодеем, просто голые факты... Как тебе самому не стыдно, не ценишь ничего, что я для тебя сделал

Еще чуть-чуть и на хуй разбил бы своим огромным, смуглым кулаком приборную панель, чтобы из нее, словно человеческие органы после аварии, торчали разнообразные провода. Набрал вес, а еще у Бори очень некрасивое лицо, когда он злится. Одетта пытается поймать взгляд Ротбарта, но тот будто смотрит, говорит куда-то сквозь него.

— А что я такого хорошего имею, а? Кого я имею? Если ты про эту нелепость по пьяни и раз в месяц, то можно лучше, у меня было лучше! Но я ведь и об этом тактично молчу, я доволен, — все, все, почти финита, ему потом будет стыдно, что он это сказал, хотя сейчас Боря натурально горит от ощущения своей полной, несгибаемой правоты. —  Я целый год сидел дома, когда родился наш сын. И ничего, ничего тебе про это не говорил. Мы назовем его в честь Сальери, я буду дальше ставить балеты, а ты изображай мою истеричную жену в декрете. Так ты хотел, дорогой? Это унижение. Спектакль и то, что ты взял это ничтожество на главную роль, Януш Вишневский не умеет танцевать!

Иногда он грязно, очень нездорово фантазирует, что Толя однажды очень тяжело глянет на него, возьмет за груди и скажет защелкнуть свой глупый клювик, попутно затыкая рот своим языком. Возможно ударит, ибо он это правда заслужил, но только слегка. Однако этого никогда не происходит. Лишь хлопает дверь, а Боря остается совсем один, осатанелый и в очередной раз отвергнутый.

К сожалению, его устроит любой исход, кроме этих вежливых, до дрожи ледяных отповедей Ротбарта и пожелания прекратить разговаривать, выйти из машины и исчезнуть, оставив мужа наедине с его книжками, звонками и идеями.

Быть ненужным, быть нелюбимым. Этого Боря всегда боялся, от этого он покрывается инеем и умирает. Раньше он часто просил Толю поклясться, что тот его никогда не бросит. Лежа рядом, утыкался тому в грудь и мечтал, что станет частью его рубашки, раствориться в нем.

— Если бы мне предложили ставить спектакль без тебя, я бы отказался, — если даже не измена, то предательство, такое нарочитое и звонкое, словно пощечина без последующих поцелуев.  — Чего? Водичка?

Он механически, сухо повторяет это слово за Ротбартом, смотрит на бутылку минералки, глаза темные и злые. Что делать при нападении лебедя на человека? Опасен ли он?

Ответ: «да», опасен, особенно в воде. Боря медленно откупоривает крышку бутылки, тянется и затем льет содержимое Толи на голову. Капля за каплей. Прозрачный ручеек теперь задорно стекает у того по носу и волосам.

— Так лучше, — Одетта откидывает от себя пустую бутылку, выходит, с силой захлопнув за собой дверь.

Закручивается разговор с невероятной скоростью. Карнонос не верит своим ушам. Словно сейчас Бергимус хочет сказать Карноносу что-то, но не может полностью раскрыться. Не позволяет себе, но….почему так приятно слышать слова мужчины? Они вселяют надежду. Кормят больную фантазию бога лесов. Шепчут тихо на ушко, что у него есть шанс. Шанс на то, чтобы быть с богом гор. Тот намекает. Так откровенно, что у Карноноса отказывают колени. «у меня больше причин выбрать тебя в законные супруги, чем женщину с которой у нас нет ничего общего» — тогда выбери. Выбери. Сделай своим вечным и мы разделим вместе небеса. Ты и я. Каждый по своему великий и свободный. Леса и горы. Один у ног другого. У подножья. У самых рук. Карнонос опускает взгляд. Каштановые волосы легко волной спускаются по заросшим скулам. Они не такие длинные как однажды отрастит божество. Но достаточной длины дабы дать божеству немного волны. Хоть как то украсить пресный вид Кернуна. Тело, о коем Бергимус отзывается так не лестно, имело и правда роль. Бог оленей понимал это пожалуй куда лучше чем его собрат стоящий недалеко. Тело — в него упиралась страсть и нужда, телесные утехи, постель, дети. Карнонос мог наблюдая за Бергимусом каждый раз изучать стать исполина, чувствуя желание. Низменное, грешное, полное человеческого и простого. Было ли в этом что-то плохое? Наверное нет.
Не желал бог лесов верить в то, что восторгаясь прекрасным видом своего друга, он был сам уродлив и бездарен в связи с этим. Люди влюблялись осматривая друг друга. Ложились в шкуры, заводили семьи. Почему не могут так боги? Дело ли в том, что они выше приземленных существ, что они создали в поднебесье?
Животные были близки, животные выбирали себе пару, заводили потомство, делили земные нужды на двоих. И этого хотел сам Карнонос. Хотел вечности подле него, разделяя участь и божественную власть на два широких плеча вместо одного.
Возлежать подле него на шкурах. Шуршит камин. Его широкая ладонь накрывающая бедро Карноноса, прижимает к себе. Их тела едины. Их души едины. Они — вечность.

— Ты….никогда не говорил мне, что она не мила тебе. Она всегда поднималась в горы. — а Кернун ревновал. Видел ее тело постоянно на тропинках в острые скалы по дороге к великому дворцу Бергимуса. Не смея сказать об этом ничего, бог оленей лишь молча наблюдая оставаясь внизу в зеленых просторах. Обида пришла на друга тогда. Не здоровая, говорящая Карноносу, что он никогда не был важен для бога гор. И никогда не будет. Но сейчас стоя напротив него, слушая речь, мужчина и правда желает сбежать. Что они и делают. Так стремительно и быстро покидая дворец, кажется словно их и не было там вовсе.

Их путь лежит во владения лесного духа. В самую глубь. Бергимус редко бывал в этих краях, ведь это шатен поднимался к нему, никак не наоборот. Но сейчас мужчины стоят перед массивным деревом раскинувшим алые ветви листвы на поросшем мхом камне. Тот оживает слыша шаги владыки и земля движется, из нее поднимается старое существо, большое и древнее напоминающее огромную черепаху под грудью которой прячется дом бога лесов.
Не боясь зверя, мужчина осторожно гладит его сонную морду и открывает дверь в свое пристанище. Там скромно — деревянная мебель, шкуры зверей на креслах и полу, открытый вид на задний двор — там цветут растения и сад.
Карнонос проходит в глубь, загорается камин, а внутри него котелок с водой.
— Садись. — наливая кружку горячих трав, Карнонос подает одну своему гостю, а сам берет вторую забираясь в гамак украшенный цветными кусочками стекла свисающими вниз. Свет играет в них радугой на полу. Кернун подгибает под себя ноги делая первый глоток напитка.
— Никто не найдет нас здесь. — грустно улыбается — Потому что я никогда не был кому то нужен. — боги смотрели на него не как на равного, не как на великого, а как на врага. Мало они знают, что вскоре когда культура умрет и век богов закончится, Карнонос продолжит править и его силы станут куда больше и страшнее чем есть сейчас.
Пока же он мог лишь позволить себе воздыхать о Бергимусе в тишине. Любить того на расстоянии. Ведь не может быть так, что они могут любить друг друга и никак не говорить об этом открыто? Ведь такое стечение обстоятельств покажется невероятно странным и глупым. Детским даже. Достойным человека, но точно не бога.
— Карпундия… — последняя попытка понять, но и она умирает. Карнонос прикусывает язык. Что он собирался сказать? Что женщина могла понести ребенка от бога гор. Ведь в этом был смысл быть с богиней горных рек. Дабы она…..дала маленькое божество, что продолжит путь за своих родителей. А Карнонос? Его судьба вечно остаться одному.

Какие эмоции испытывает человек, когда у него из под носа уводят нечто заветное, желанное? Ли, например, сначала удивился – и откуда взялся нахал, оттеревший его от прилавка!? Затем пришло возмущение, выразившееся в коротком:
- Эй, оно мое!
Но опередивший  его парень не то, что яблоко вернуть, он и извиняться за грубость не подумал.
Кто успел, тот и съел, значит?
А вот теперь к удивлению и возмущению прибавилось раздражение. Он неприязненно буравил спину удаляющегося по направлению к кассам парня. Высокий, да не выше его самого. В дорогой брендовой одежде – уж ее Ли научился отличать, пока бродяжничал, иначе, на что ориентироваться, залезая в чужой карман. Наглости не занимать. Доводилось ему сталкиваться с подобными типами людей. Смотрят на тебя, как на грязь, считают себя выше других. Многое себе позволяют. По факту – детки, родившиеся с золотой ложкой во рту, которые ничем, кроме денег и положения родителей, их разбаловавших, и похвастаться-то не могут.
А парень, словно демонстративно откусил большой кусок и сочно им захрустел. 
- Попадись ты мне… - зло прошипел Ли и презрительно хмыкнул. А затем на его губах появилась весьма нехорошая ухмылочка, которую видеть наглец уже не мог, потому что покинул магазин.
Оказавшись в семье Хэ, Ли Янцзы старался позабыть уличное прошлое, шпанские привычки и вести себя самым достойнейшим образом. Но сейчас душа требовала отмщения. Упрямая натура не позволяла просто так сдаться.
Кто успел, да? Это мы еще посмотрим, кто тут самый шустрый.
Он двинулся следом за парнем. Тот не скрываясь шел по улице, довольный собой.
Ли быстро его нагонял, не привлекая к себе внимания. Подумаешь, всего лишь два ученика, идущие по своим делам. А нагнав, толкнул плечом плечо и ловко подставил подножку, закончив маневр презрительным шипением:
- Павлин.
Со стороны могло показаться, что один налетел на другого по невнимательности. Даже если этот хам не упадет, то здорово запнется, отвлечется. А это весьма удачный момент, чтобы перехватить яблоко. Что Ли и сделал. На короткое мгновение он обернулся, идя спиной вперед, чтобы полюбоваться растерянностью на лице негодяя. И не менее демонстративно хрустнул яблоком с противоположного бока, предварительно протерев его о штаны. Наверное, другой на его месте и побрезговал есть после кого-то, удовлетворившись тем, что яблоко никому не досталось. Но… о какой брезгливости могла идти речь для того, кто добывал себе еду в прямом смысле на помойке. Он бы похрустел этим яблоком так же протерев его о штаны, даже если бы то выпало из рук наглеца и прокатилось по тротуару. Уж на крепость желудка Ли жаловаться не приходилось. Правда, знать этого никто не знал, а уж незнакомец тем более, зато подобное поведение впечатление производило.
Коротко показав сопернику средний палец, Ли ухмыльнулся.
А что, думал, один умеешь борзеть? – словно говорила эта ухмылка.
Отвернувшись, он направился домой, ускорив шаг - нечего тут больше ловить, а дел еще много.

так уж случилось, что придя на службу тьяго гарсиа стал однофамильцем одной особы. с этого и начались шутки про то, что они женаты и все, что из этого вытекало. тьяго это не трогало. то, что он плохой муж, или то что у него плохая жена. или осуждение этой самой жены и ее поведения, и все такое прочее, на что хватало фантазии у людей и нелюдей. для него все хорошо, пока никто не переходит черту и не задевает что-то слишком уж личное. и для того, в чьей повседневной жизни помимо этого существуют частые психоэмоциональные перегрузки и проблемы, вызванные психофизиологическими особенностями, тьяго держался неплохо. с таким багажом сплетни или шутки коллег волновали мало. он к ним то ли привык, то ли просто не обращал внимания. большую часть времени. конечно иногда бывали плохие дни, когда он мог в грубой форме прервать подобного рода разговоры, но это скорее было исключением и только если уже накопилось так, что через край. до сегодняшнего дня тьяго думал, что до края его терпения еще далеко. он ошибался.

напомнив себе, что насилие не выход, тьяго слишком уж резко встал из-за своего стола и вышел из отдела. насилие не выход и он совершенно точно не должен вступать в перепалку, словесную или физическую, со своими коллегами или в принципе с кем-то, кто поддерживал или распространял подобные уничижительные шутки. дело не в задетом эго, а в том что… а в чем? в том, что бесит, мешает, отвлекает от работы? в том что это глупо или неправда? в чем именно дело из всего множества причин? надо бы воздухом подышать, надо бы…

у него даже зрачки расширяются, когда он видит _ее_, повернув из-за угла. дорогая однофамилица. его ужасная и неверная женушка. скарлетт гарсиа. или как там ее еще называют? ебаная псина? тьяго впервые готов с этим согласиться. наверное, самое простое и подходящее слово для описания его эмоций будет – гнев. и раздражение. между ними слишком небольшое расстояние, чтобы он успел вспомнить, что насилие не выход. одной рукой скарлетт под локоть берет, сжимая косточку, разворачивает ее, отпуская, и предплечьем этой же руки прижимает ее к стене, положив предплечье ей на грудную клетку в районе ключиц. другой рукой упирается в стену рядом с ее головой.

– какого хрена ты несешь, скарлетт? может, мне тоже стоило бы сказать что-то про то, что ты фригидная сука, дерзкая только на словах или поддержать разговор со знанием дела что ты любишь, очевидно, когда тебя трахат по-собачьи? – тьяго не повышает голос, даже наоборот говорит тише обычного. но в тоне слышен гнев. он смотрит на нее несколько снизу вверх из-за разницы в росте, но не пытается скрыть своего раздражения во взгляде.

тьяго хватило несколько секунд, чтобы взять себя в руки. не стоило, конечно, поддаваться эмоциям и до этого. но рефлексировать об этом он будет позже. сейчас и _при ней_ смысла в этом все равно никакого. иррациональное отступает, и ощущается это примерно как штиль после шторма. сейчас, когда, кажется, раздражителей нет и тихо, он снова теряет интерес к этой ситуации. выдыхает, уже готовый извинится. убирает руку с ключиц скарлетт и…

раздражителей нет? раздражитель, кажется, стоит прямо перед ним и не то скалится, не то улыбается после сказанного. должно быть, он считает себя очень остроумной. правый уголок губ тьяго чуть дернулся от смешанных эмоций и желаний. но визуально это напоминало боль или отвращение. так бывает, когда внезапно защемило нерв под ребрами от невралгии, или увидел что-то крайне неприятное, на подобие трупа самоубийцы спрыгнувшего с шестнадцатого этажа.

это все кажется глупостью. игрой, в которой он не хочет участвовать. которую он перерос. это даже не может вызвать у него интерес. а что насчет скарлетт? вызывает ли _она_ у него интерес? тьяго хмыкнул, убирая руку от стены, немного оттолкнувшись и отступая на полшага назад. о да. особенно ее внутренний мир, ее разум. или, если быть точнее, то единственный интерес, который у него возникал при виде скарлетт, заключался в сиюминутном желании вскрыть ее черепную коробку и посмотреть, сформировались ли у нее лобные доли и префронтальная кора.

– знаешь, мне тебя даже жаль… – он окидывает ее взглядом с головы до ног. и во взгляде действительно хватает _жалости_. не той нежной и трогательной, от которой разрывается сердце, как когда смотришь на своего дорогого и любимого в болезни, а той, которая возникает при взгляде на спившегося опустившегося человека, собирающего милостыню на новую бутылку крепкого.

- Сегодня мой день рождения? Чувствую себя центром долбанной вселенной, - Джери дурачась вертел головой, в тщетных попытках увернуться от настойчивых пальцев укушенной заботой Джулии, что вздумала заплести его отросшие с прошлой зимы волосы в очередное недоразумение.

Парень знал, как неудобно делать это сидя в коляске, но не смог отказать себе в таком псевдо-сопротивлении. И пусть у нее потом будут отваливаться затекшие руки и спина. Это - война, а на ней нет места для жалости.

- Сперва ланч за твой счет, а дальше что, ты мне отсосешь? - он шумно вгрызся в зажаристый бок очередного сэндвича. Кетчуп натек на пальцы и Джерри тут же облизал их, не отказывая себе в удовольствии. - Ммф, ради этофо фтоило пофлать прифтань с ее лобфтерами к фертям. Шфара нефероятная, - заставить его заткнуться способен разве, что контрольный в голову, но никак не набитый рот и вот уже брызги изуродовали не только пальцы, но и подбородок, да прочертили кисло-сладкие магистрали к вороту и без того пропахшей жителями моря рубашки.

- Сука, они с прошлого уикенда, наслаждайся, - Джулия в ответ лишь дернула уголком губ в намеке на улыбку. Творящееся свинство ей не в новинку. - Не собак же травить. Жалко, а ты и от кислоты не сдохнешь.

Сколько они коптят небо бок о бок с этой святой и преисполненной добродетелей женщиной? Джерри давно сбился со счета.

- Заднифей фуфстфовал, не стоило обещать тебе плойку. Теперь моя жизнь в опасности.

Такие перепалки для них, как дыхание через жаберные щели: для половины позвоночных - убийственное дерьмо, но если ты рыба, то у тебя нет выбора. У них не было и шанса не совпасть полюсами, впаявшись друг в друга однажды, и вот теперь Джул раз в две-три недели не по матерински нежно утирает ему сопли и собирает по кускам после очередного, конечно же несправедливого, увольнения. А потом, благословив пинтой гиннеса, пинком отправляет в Большой мир на поиски очередного места, где его, такого замечательного и со всех сторон одаренного, снова не оценят по достоинству. Это игра, в которой каждый знает правила и не бьет с ноги в больные места. Друзья так не поступают.

- Эй, - на миг посерьезнев, Джулия запрокинула голову друга, больно потянув за плененные пряди. - Выше нос. Выплывем. Куда ты теперь, решил?

У этого парня всегда есть запасной план. Щедро битый жизнью, в свои без малого тридцать три, он стелил солому заранее, готовый ко всему.

- Помнишь, ту мрачную кофейну в центре? Кажется, там я еще не успел засветиться, - так уязвимо и одновременно обезоруживающе Джерри умел улыбаться только для нее.

- Главное, не ври в этот раз, что ты четырехрукая Шива.

- Клянусь. Только про то, что умею завязывать в узел черенки вишен. Языком, - и парень привычно сполз на колени, что бы доказать хрипло смеющейся Хотч эту маленькую ложь.

Неопределенного цвета шевроле, покрытый уродливыми пятнами из ржавчины, дорожной пыли и чего-то отдалено напоминающего строительную краску, шумно въехал на стихийную парковку перед чередой безликих и одинаковых, до уродливости, домов. Из этих глянцевых, до травинки вылизанных рядов, несколько выбивался один дом, почти живой в своей потрепанности и некоторой запущенности. Туда-то Томсону и надо. Кажется, он принадлежал Фаулерам и, парень готов поклясться, бабка была там самой не попрощавшейся с головой. Та еще семейка, хотя его отнюдь не лучше.

Как и всегда, при воспоминании о внеочередной беременности сестры и тех странностях, что непременно сопровождали ее в этот непростой (в первую очередь для всех вокруг) период, тянуло закурить, но уже с неделю они с Джулией, мозгоператором их клининговой службы «Wet duck», а по совместительству лучшей из известных Джерремайе женщин, на сухом пайке. Настолько сухом, что постны, трезвы и праведны, аки сосущие мать младенцы, с той лишь разницей, что у них, взамен крепкой груди, большая мохнатая лапа. Заказов, после недоразумения (ей богу!) со стариком Миллиганом, нет и, до звонка младшего Фаулера, не особо верилось, что будут. Старик оказался на редкость болтливым ублюдком, а репутация в Хейвене с пол пинка летит к чертям, стоит лишь чихнуть в ее сторону. Даже курс доллара - оплот стабильности в сравнении с ней.

Оглушительно хлопнув дверью авто Джерри шумно шмыгнул все еще нет-нет, да хлюпающим кровавыми соплями носом. Пара дней и его непременно заложит, придется дышать ртом, а кожа под глазами уродливо расцветет синим. Не стоило идти на поводу у Джулии с этой ее любимой пластинкой «Я отгрызу тебе яйца, если не принесешь извинения старому сукину сыну» и идти на поклон, когда не испытываешь раскаянья не на йоту. У мистера Миллигана оказался на удивление крепкий удар правой.

- Блядство! - из багажника, поддавшегося только со второго раза, не без труда был извлечен весь нехитрый инвентарь специалиста по очистке окружающей среды: массивная телега на колесах - Джарвис, в которой с ведром и нестройными рядами разномастных моюще-чистящих средств соседствовал Паркер - щедро обмотанная неоново-желтой изолентой швабра. Если взять за труд, то среди букв на ленте можно разобрать «Заходить» и «Преступления».

Бросив, почти вежливое:
- И вам поскорее сдохнуть, мистер Брук, - хмурому почтальону, с которым проработал как-то бок о бок без малого месяц, парень поймал взглядом свое отражение в стекле и поморщился. Удручающее зрелище: синяя форменная бейсболка, такая же футболка с ядовито-зеленой уткой, уже изрядно протерлись и украсились парой дыр из-за неправильной стирки в машинке, а джинсы, доставшиеся по наследству от брата, буквально висели на бедрах. Обычный долговязый парень, пренебрегающий спортом, о чем свидетельствовали лишенные выраженных мышц руки, грозящие переломиться ноги, да частокол ребер. Все, как всегда. И хоть тридцать раз перетаскай все ящики с лобстерами в «Red lobster», мясо и мышцы не нарастут, пока жуешь одну гранолу и ту в сухомятку.