Да, ему сказали никуда не ходить. Да, его предостерегали, что может произойти. Но Теодор не мог усидеть в монастыре, осознавая, что всё веселье пройдёт мимо него.
Поначалу он просто наблюдал из их кельи, как Рафаэль удаляется всё дальше от монастыря и его фигура растворяется в ночи. Потом, выждав положенные десять минут, он положил в сумку нож с верёвкой и отправился следом за сиром.
Духота ночи разбавлялась накрапывающим дождём, Теодор держался на почтительном расстоянии от сира, стараясь не терять его из виду и, вместе с тем, оставаться незамеченным, прячась за фигуры прохожих. Он видел, как Рафаэль вошёл в палаццо совершенно беспрепятственно. В этот момент де Луна осознал, что тот переоделся и потому не вызывает вопросов. Теодор прокрался поближе и заглянул в окна, наблюдая за передвижением своего сира и за теми, кто его окружает.
— Эй, падре, ты что здесь забыл? — голос молодой и расслабленный. Теодор медленно повернулся и посмотрел на молодого человека, что сидел неподалёку на лавочке и с нетрезвой улыбкой разглядывал незнакомца в сутане. Ветер донёс запах дорогого одеколона, сигары и алкоголя. В глаза бросились светловолосые кудри, синяк под глазом и разбитая губа. Красивые черты лица, ямочка на щеке, едва уловимые веснушки на переносице. Он бы понравился Рафаэлю.
Через пять минут, переодевшись в его одежду — простую белую рубашку и чёрные брюки — Теодор направился ко входу в палаццо. Вкус тёплой крови с примесью алкоголя всё еще оставался на языке, а бессознательное тело блаженно отдыхало где-то в кустах. Сменить саван священника было непростым решением — этот символ призвания словно сросся с его кожей, стал частью его самого, но сейчас Теодор был вынужден сложить его в свою сумку, чтобы не привлекать лишнего внимания в этом пышном и порочном месте.
Когда он вошёл в палаццо, на него навалилась атмосфера роскоши и разврата, словно сама грань между небесами и Адом растворялась здесь. Залы были залиты мягким светом свечей и мерцанием хрустальных люстр, от которых стекал золотистый блеск на бархатные драпировки и мраморные колонны. В воздухе витали сладковатые ароматы благовоний, смешанные с запахом дорогих духов и пряностей. Музыка струилась лёгким шёпотом, перетекая в смех, разговоры и шелест разливающегося по бокалам алкоголя. Повсюду были люди в откровенных одеждах, украшенные драгоценностями и цветами, с глазами, полными желания и страсти.
Теодор маневрировал среди незнакомцев, чувствуя, как нарастает злоба в душе его. Кулаки сами собой сжималось от вида их нечестивых забав — пьяные танцы, игривые взгляды, поцелуи, которые мужчины и женщины дарили друг-другу без разбору. Кто-то схватил его за локоть, улыбаясь и призывая к знакомству, но Теодор мягко, но решительно освободился, не желая задерживаться ни с кем, кроме тех, кого искал — Рафаэля и пропавших монахов, из-за которых он и оказался здесь. С каким наслаждением он бы выпустил первородную тьму, осквернив это место так, как им и не снилось. Их крики ужаса и отчаяния ласкали бы его слух, а слезы, смешанные с кровью, наградили бы его после тяжкого труда. Но нельзя так опрометчиво распускать тьму в центре города, нельзя нарушать Маскарад, не имея уверенности, что всех свидетелей удастся устранить. И он отбросил эти мысли, сосредоточившись на поиске.
В глубине зала он заметил Рафаэля и ту самую диву, чьи песни ещё недавно звучали в театре. Их танец был полон страсти и дерзости, Теодор застыл на месте, наблюдая за ними. Их движения и близость тел вызвали в нём желание отвернуться, но он смотрел. В этот момент в нём вспыхнуло что-то болезненно горькое, жгучее и острое. То, как Рафаэль держал её, как прижимал к себе, казалось неправильным, чуждым ему, непохожим на того сира, которого он знал. В его движениях сквозила пошлость, в улыбке — беззаботный флирт, а женщина, казалось, была весьма довольна этим спектаклем. Неужели ей это нравилось?
Долго смотреть на это Теодор не смог. Когда сир заметил его, их глаза встретились — и в этот миг Теодор скрылся за мраморной колонной, испугавшись чего-то, как глупый влюблённый мальчишка. Но путь был ясен — пока Рафаэль отвлекает внимание Аделин, он должен был продолжать поиски, обыскать помещение, где могли скрывать их братьев, и вытащить их по возможности.
Теодор блуждал по палаццо, словно тень, скользя по длинным коридорам. Он заглядывал в каждую комнату, не упуская ни одного укромного уголка. В просторной кухне, где пахло свежим хлебом и пряностями, суетились повара и слуги, не замечая чужака в простой одежде. На складе, полном деревянных ящиков и бочонков с вином, царила полутьма и тишина, которую лишь изредка нарушал скрип досок и тихие отдалённые разговоры. В купальне, залитой мягким светом свечей, воздух был пропитан влажным теплом и ароматом травяных настоев; пустые мраморные ванны и зеркала отражали тени, но не посетителя. В комнатах для прислуги царил беспорядок и какая-то суета — именно здесь Теодор наткнулся на первого из пропавших монахов — Гаспара. Он отчитывал горничную за плохую уборку будуара и вёл себя так, будто давно здесь всем заправлял. Когда горничная вышла из комнаты, Теодор преградил Гаспару дорогу, не позволив выйти следом, и закрыл за собой дверь.
Глаза монаха испуганно смотрели на бледное лицо Пастора, его охватил страх и ужас, но лишь в первые секунды. Потом он лепетал, что оказался здесь по своей воле и ничего не знает о пропавших братьях, он хочет, чтоб его оставили в покое и не желает проблем. Но слова его звучали фальшиво, Теодор не мог поверить в эту ложь. Далее разговор был коротким: пара крепких ударов по лицу и под дых заставили Гаспара заговорить правду. Его голос стал хриплым и тяжёлым, когда он признался — Он пьёт её кровь. Он любит её и желает служить ей вечно, пусть даже его душа сгорит в Аду.
Ещё один удар — кровь хлещет на стену, Гаспар выплёвывает собственные зубы. Что-то переключается в его сознании, он поднимает взгляд на Теодора, на губах расцветает нахальная кровавая улыбка.
— Можешь меня убить, я никуда не пойду.
Это третьи узы.
Теодор стиснул зубы, осознавая, что они потеряли Гаспара. Монах уже не принадлежал им, он стал гулем и спасения для него не было. С помощью Доминирования Пастор получил информацию о местонахождении остальных братьев, а затем быстро и безболезненно прервал его жизнь, чтобы избавить от дальнейших страданий.
Некоторое время спустя Теодор осторожно ступил в покои Аделин, где его встретила смесь утончённой роскоши и хрупкой уязвимости. Большое помещение было слабо освещено мягким светом свечей, пробивавшимся сквозь полупрозрачные занавеси, которые колыхались от лёгкого ветерка из приоткрытых окон. Стены украшали изящные гобелены и картины, отражающие таинственную и мрачноватую эстетику, словно напоминание о прошлом их хозяйки. Мебель была из тёмного дерева с резными узорами, а на полу лежали густые ковры и шкуры животных.
Теодор прошёл глубже в помещения, с искренним любопытством разглядывая обстановку и пытаясь представить, что могло происходить в этих покоях? Его мысли были прерваны хриплым стоном — он обернулся и увидел на кровати зашевелившегося Ромео, ещё одну овцу, отбившуюся от стада. Увидев Пастора, тот в ужасе пятился назад, пытаясь прикрыть свою наготу прозрачными простынями.
— Брат Теодор? Что ты здесь делаешь? — голос Ромео дрожал.
— Я пришёл за тобой.
— За мной? Сюда?... Но почему?
— Нельзя попасть в Рай, предаваясь разврату, — он сделал шаг к нему, — Погибель ждёт тебя в этом доме.
— Прости... прости, прости.... Она меня околдовала! Я хотел уйти, но не смог!
— Я помогу тебе, — сделав ещё шаг, Теодор протянул к нему руку, — Пойдём со мной...
— Как я вернусь в монастырь? Я… чувствую себя грязным… мне так жаль…
Его голос и плечи задрожали, он опустил лицо и по щекам покатились слёзы. Это было раскаяние?
— Мы ещё можем спасти бессмертную душу твою, брат Ромео. Облачись в одежды, нам пора уходить.
С этими словами Теодор достал из сумки свою сутану и отдал её монаху, на которого его слова подействовали отрезвляюще. Ромео встал и начал собираться. Тем временем Теодор тихо осмотрел помещение, его взгляд остановился на туалетном столике с большим зеркалом в расписанной цветами раме. Он подошёл ближе, внимательно разглядывая аккуратно разложенные вещи: изящные кисточки, флаконы с духами и тонкие шёлковые платки. Его внимание привлекла небольшая шкатулка, стоявшая на видном месте. Он осторожно открыл её и увидел внутри непонятный набор вещей — обручальное кольцо, дневник с пожелтевшими страницами, старую афишу спектакля "Кармилла", фотография неизвестного молодого человека, стопка писем и маленький кинжал с рукояткой в виде розы. Глаза Теодора распахнулись шире от осознания, что он наткнулся на какие-то её сокровища, которые, должно быть, никто бы не взял, не увидев в них особой ценности.
— Брат Теодор, я готов, — окликнул Ромео, уже стоявший в дверях.
Они направились в отдалённую комнату дома — место, куда редко заглядывали даже слуги. Дверь скрипнула и они вошли внутрь, осматриваясь по сторонам. Комната была захламлена разбросанными вещами, пустыми бутылками и пожелтевшими бумагами, словно здесь давно никто не заботился о порядке и чистоте. Потолок местами покрылся пятнами плесени, а тусклый свет лампы едва освещал углы, погружённые в полумрак. В углу, сгорбленный и погружённый в свои мысли, сидел третий пропавший монах — Винцензо. Его бледное лицо было покрыто недельной щетиной, от него исходил резкий запах пота и проспиртованного дыхания — следствие попыток заглушить внутреннюю боль и отчаяние. Его глаза блуждали, он бормотал что-то тихо и бессвязно себе под нос, словно потеряв связь с реальностью.
Теодор опустился на колени перед ним, стараясь установить зрительный контакт.
— Винцензо, — тихо позвал он, — ты слышишь меня? Это мы, брат Теодор и брат Ромео. Мы пришли за тобой.
Винцензо на мгновение сфокусировал взгляд на них, и в его глазах мелькнуло узнавание. Внезапно его тело содрогнулось, и он зарыдал — отчаянно и громко, словно выплёскивая всю накопившуюся боль и страдания. Ромео осторожно обнял брата и утешающе погладил его по спине, бросив взгляд на Теодора. Тот кивнул, помог поднять Винцензо на ноги и строго сказал:
— Вам нужно уходить, немедленно. Идите по коридору на право, выйдете через чёрный ход.
— А как же ты? — спросил с беспокойством Ромео.
— Есть одно дело, я догоню вас, — Теодор непреклонно заглянул в его глаза, — долг твой отвести его в монастырь.
Сказав это, он поспешил обратно, направляясь в комнату прислуги, где лежало тело Гаспара с переломом шеи. Казалось, что смерть застала его внезапно и жестоко, так и было, он не страдал и умер мгновенно. Сначала Теодор хотел воспользоваться верёвкой и обставить всё так, будто Гаспар повесился, но потом ему пришла в голову другая идея. Он осторожно поднял мёртвого брата на руки, и, стараясь не столкнуться с проходящими мимо слугами, перенёс его в покои Аделин.
Времени было мало, Теодор действовал быстро и решительно, надеясь, что Рафаэль выиграет ему достаточно времени. Он аккуратно раздел тело Гаспара и уложил его на кровать Аделин в позе, в которой был распят Иисуса на кресте. В ладони он воткнул несколько шпилек для волос — те самые, которыми Аделин закалывала свои локоны. Ноги Гаспара были соединены и проколоты длинной палочкой для заколки с декоративной красной розой на конце. Затем, вытащив из своей сумки нож, Теодор осторожно проткнул правый бок Гаспара между пятым и шестым ребрами. В заключении он взял со столика ожерелье из жемчуга и уложил его на голову Гаспара как диадему.
— Твоя душа не присоединится к Богу, Гаспар. Так пусть она горит в Аду. Аминь.
Теодор наложил крестное знамя в воздухе, будто это имело какой-то смысл для него, после чего бросил взгляд на туалетный столик и, верно предположив, что для хозяйки вечера будет весьма болезненно исчезновение шкатулки, забрал её с собой, а вместе с ней — тонкий флакончик с изысканным ароматом, который, как он чувствовал, был на Аделин этим вечером.
Кровать быстро пропитывалась тёмной кровью, и Теодор, не теряя ни минуты, подобрал покрывало, которым аккуратно накрыл тело Гаспара с головой, чтобы сохранить его последнюю тайну. После его ухода в комнате повис тяжёлый запах крови и гробовая тишина.
