Прошло ровно, ну или почти ровно, два года - с тех пор, как он умер, спасая жизнь Прю и её сёстрам. Возможно, поворачивая достаточно долго, время вспять, благодаря Темпусу, который тогда помогал демону... Возможно Энди и выжил бы. Кто знает? Хотя, он то как раз знает.
Да, на Земле с его смерти прошло где-то два года, о чём он знал, научившись, благодаря Грэмс и матери сестёр, наблюдать за Прю, Пайпер и Фиби, и, исходя из этого, понимать сколько времени прошло по-земному. За то время, что они жили без него, как ему удалось узнать, они многое пережили, многих спасли, и много потеряли. Ну, не то чтобы совсем много, не считая его самого, но тем не менее. С каждым годом, Прю становилась всё привлекательнее, а её причёски сменяли одна другую. Женщины вообще любят экспериментировать со своей внешностью.
Но здесь... В загробном мире... Времени, в человеческом его понимании, нет. То есть да, души встречаются друг с другом, обсуждают всё, что захотят, обмениваются энергией, наблюдают за живыми, а для этого особый способ есть, и ещё много чем заняты. Духи ведьм, как в случае с Грэмс и её дочерью, иногда могли спускаться на Землю, временно обретая подобие физического тела, дабы их можно было коснуться, и даже обнять. Однако подобное чудо - доступно лишь ведьмам. Да и то, только тем из них, что могущественные. А на всей планете, помимо Зачарованных, можно пересчитать по пальцам двух рук и двух ног - действительно сильных ведьм и колдунов. Именно ведьм, а не демонов. Это разные вещи.
После своей смерти, помимо встречи со всеми своими родственниками, которые ныне были мертвы - теми, что ещё не успели переродиться, Трюдо встретился с Грэмс и Пэтти. Они научили его просмотру линий вероятности. Тем самым он смог понять, и воочию увидеть, подтвердив для себя то, что мог бы выжить в тот день, когда умер. Однако выживи он тогда... Вскоре, Ангел смерти, всё равно, забрал бы его. Ведь Трюдо было суждено умереть. И если бы не умер в доме Зачарованных - его сбил бы где-нибудь автобус, машина... Да много вариантов было бы. И он смог увидеть их все. Понять и принять свою судьбу. Понять что если ты в списке Ангела смерти, причём где-то в начале - скоро твой путь на Земле будет завершён.
Про жизнь Прю он тоже интересовался, изучая линии вероятности. Сила трёх, в своём изначальном составе, могла бы выжить лишь в одном случае - и Прю, в своё время, упустила свой шанс на выживание. А потом, в последний год её жизни, возможность была упущена. И когда Ангел оказал ей честь, познакомившись с ней в день смерти инспектора, убитого демонами, он намекнул ей на то, почему сделал это. Он видел, как она была расстроена той смертью невинного, но также понял, что она не поверила Ангелу смерти.
И вот теперь - время Прю на Земле вышло. Кстати, любопытный факт... Ангел приходит за всеми, а их очень много, ведь даже ему в одиночку невозможно одновременно забирать всех из списка, и он просто идёт по порядку, забирая всех, кто появляется конкретно у него, в плане имён... Приходит он за всеми, но не все, покинув своё тело, запоминают как встретили его, и саму доставку на Небеса. Энди предполагал, что таким образом те, кто не успели осознать свою гибель, находятся в подобии транса в свои первые посмертные минуты, условно говоря. И потом сознание проясняется.
Ведь пусть у душ нету физического тела, они не хотят заниматься любовью, не хотят есть, пить, мыться, спать, и так далее, но... Сознание то у них есть. И они осознанны всё время. Просто... В самом начале своего загробного пути, не все осознают сразу то, что с ними произошло. А некоторые - просто не хотят верить в произошедшее. Но рано или поздно - принятие приходит ко всем. И рано или поздно - все души реинкарнируют. Разница только в том, что одни, если по-земному времени, реинкарнируют очень быстро, тогда как другие находятся в мире мертвых годами. Имеется, конечно, ввиду - земными. Летоисчисления то здесь нет.
И вот... Энди подошёл к Прю.
Неважно, был ты при жизни смертным или нет. Между душами, в отличии от людей, нет языкового барьера. Все понимают друг друга, и неважно то, в какой стране жили при жизни, и на каком языке говорили. И здесь каждый может создавать условные элементы реальности вокруг себя. Трюдо взмахнул рукой, и неподалёку появилась качель. Та же, на которой они, условно говоря, сидели - в тот день, когда сам полицейский умер.
-Привет, Прю. Присаживайся - предложил он, и присел на неосязаемое сидение качели.-Ты вольна пытаться идти отсюда куда хочешь, но на Землю вернуться не выйдет. Я видел как ты жила после моей смерти, знаю что делала, а после твоей встречи с Ангелом смерти - я чётко понимал то, что тебя ждёт. И при всём желании бы не смог предупредить - я был просто смертным. А спускаться вниз после смерти - нам не дано. Касаемо остального... У тебя был лишь один шанс не погибнуть, но ты его упустила. Потом уже было поздно. И я знаю, что ты в гневе, но... Возможно не должен тебе это рассказывать. Но мне были известны все варианты того, чем могла закончится ваша встреча с Шексом. Вариант первый - ты и Пайпер умираете вместе. Вариант второй - умирает только Пайпер. Так всё и заканчивалось, пока время не повернули вспять, благодаря Фиби и Коулу, с подачи Темпуса и Хозяина. Третий вариант - умираешь только ты. Я знаю тебя, и... Не думаю, что ты бы хотела, чтобы твоя сестра погибла вместо тебя. А так... Она будет жить. Причём ещё очень много лет, насколько я слышал... Что до Силы трёх... Твоя мать и бабушка хотят с тобой поговорить. Ты должна узнать про то, что они много лет скрывали от тебя и сестёр. Тогда ты поймёшь то, почему у Силы трёх ещё есть шанс.
Энди подал сигнал, и сюда приблизились Грэмс и Пэтти.

tina desai and max riemelt Кто смотрел сериал "Восьмое чувство", и у кого в любимчиках была эта парочка - меня поймут. Сюжет пока сырой, но я бы хотела, чтобы мы развили его вместе. Хочу страдания, слюни, сопли, все, что угодно. Он и она встретились в Лондоне, и между ними с самого начала не было ничего романтичного. Напротив, их отношения начинались с яркой антипатии. Он часто отпускал расистские шуточки и подшучивал над ней, затрагивая болезненные темы. Он не осознавал, как сильно обижает её, ведь сам вырос в семье, где такие слова и шутки были нормой. Его поведение было довольно грубым, и он часто вел себя как настоящий хулиган, что отталкивало её еще больше. Она не могла понять, как кто-то может быть таким безразличным к чувствам другого человека. Однако с течением времени все изменилось. Он, привыкший к жесткости и равнодушию, неожиданно начал меняться. Он понял, что его чувства к ней гораздо глубже, чем простое влечение. Он влюбился по-настоящему, и это чувство стало для него стимулом стать лучше. Он начал работать над собой, старался быть более внимательным, нежным и заботливым, чтобы завоевать её сердце. Его старания не прошли даром, и, хотя она продолжала отталкивать его и сопротивляться, в какой-то момент она не выдержала. Её сердце начало таять, и она тоже влюбилась. Но, несмотря на эти чувства, она знала, что с детства была обещана другому. Этот долг, навязанный ей родителями, не давал ей покоя. Она понимала, что совсем скоро ей придется покинуть Лондон и вернуться домой, в Индию, где её ждала свадьба с тем, кому она была предназначена. Оставить всё, включая свои чувства, было невероятно сложно, но долг перед семьей оказался сильнее. И вот, когда она сообщила ему, что уезжает, он был потрясен. Он не мог поверить, что их любовь вот-вот разрушится, и что между ними не будет будущего. Решив не смириться с этим, он купил билет в Мумбаи, чтобы найти её. Она не оставила ему ни номера, ни адреса, и даже перестала заходить в социальные сети, будто исчезла с горизонта. Но он был решителен: в этом городе, где живет миллионы людей, он был готов пройти через все трудности, чтобы найти её и не потерять навсегда.

Рассвет над Мумбаи всегда начинался с симфонии звуков. Вивек проснулся, открыл глаза, лежал на своей плетеной кровати в тесной комнате и думал о сегодняшнем дне с улыбкой. Днем его, как и многих других ждут на киностудии для прослушивания. Снаружи слышались приглушённые голоса соседей, начинавших день с молитв или разговоров. Из ближайшего храма доносились тихие звуки колоколов, смешиваясь с призывом муэдзина, раздающимся из минарета в мусульманской части района. Эти звуки, вместе с гулом машин и редкими сигналами рикш, создавали характерное пробуждение Дхарави.

Вивек потянулся, наспех заправил постель, привел себя в более-мене убожеский вид, даже немного поотжимался от пола, чтобы сегодня выглядеть более презентабельно. Провел свой утренний туалет и вышел из комнаты. Отец в свое время постарался для семьи, в большом контейнере соорудил пару комнат для детей, с женой они спали в так называемой гостиной с телевизором, который купили недавно на заработанные деньги Вивека.

Его мать и младшая сестра уже были на кухне. Небольшая комната наполнялась ароматом горячих лепёшек и риса. Сестра раскатывала тесто, а мать аккуратно переворачивала лепёшки на раскалённой сковороде. Их тихие голоса обсуждали планы на день, а смех сестры заполнял комнату. Отец лежал на своей плетеной кровати и смотрел телевизор, ожидая когда будет готова еда. Вивек дотронулся до ног отца, потом матери прося благословение.

— Кхуш рахо, — сказал отец положив руку на голову сына.

– Вивек, бета, садись завтракать, – позвала мать, уставив на пол тарелку с горячими чапати и миской свежеприготовленного риса.
– Спасибо, ма, но я поем позже, – ответил он, наливая себе стакан чая. Завтрак ждал, но Вивек знал, что ему нужно торопиться. Взяв свой старый велосипед, он проверил прицеп, где уже лежали пустые мешки для белья. Убедившись, что всё на месте, он направился в сторону жилого комплекса, где его ждали состоятельные клиенты.

На узких улочках Дхарави жизнь кипела: женщины мыли посуду у порога, дети бегали босиком, торговцы выкрикивали цены на свежие овощи. Другие женщины колотили своих мужей за пьянство вениками. Это не могло не вызвать легкую усмешку на лице молодого человека. Звуки города – сигналы рикш, звон трамваев и голоса людей – сопровождали его до тех пор, пока он не выехал в другую часть города. Через несколько улиц начиналась совсем другая часть города. Высокие ворота, зелёные лужайки и сияющие фасады элитных жилых комплексов. Вивек подъехал к первому подъезду, позвонил в домофон.

– Намасте-джи! – проговорила горничная, открывая дверь, Вивек сложил руки в традиционном приветствии. Она вручила ему мешок одежды.
– Верните до завтрашнего вечера, ладно? Это очень важно. — добавила она. Вивек кивнул и продолжил свой маршрут. Каждый подъезд жилого комплекса будто напоминал ему о другом мире — мире, к которому он хотел бы принадлежать, но из которого пока оставался лишь наблюдателем.

После утренней доставки он направился к Дхоби Гхату. Здесь кипела жизнь. Большие чаны с водой парили, на верёвках висели сотни разноцветных тканей, а другие рабочие били бельё о камни, стирая не только грязь, но и усталость своей повседневности. Вивек присоединился к ним, работая слаженно, быстро, и не забывая о предстоящем событии, которое он ждал с самого утра.

К полудню, завершив первую часть маршрута, он свернул к павильонам. Здесь всё выглядело иначе: шум съёмочной группы, прожектора, актёры в ярких костюмах. Вивек встал в очередь на кастинг. Его сердце билось чаще, когда подошла его очередь. Он внимательно слушал указания ассистента, стараясь повторить всё, что от него требовалось.

– Ты для массовки? – строго спросил охранник у ворот.
– Да, господин. Я пришёл попробовать, – ответил Вивек с вежливой улыбкой.

Его пустили внутрь, где он вместе с десятками других людей встал в очередь. Атмосфера студии завораживала: декорации, напоминающие королевский дворец, яркий свет прожекторов, запах грима. Вивек почувствовал, что хоть ненадолго оказался в мире своей мечты.Когда его очередь подошла, он старательно выполнил всё, что от него требовали: стоял, двигался в кадре, как попросили, даже попытался улыбнуться так, как улыбались актёры из Болливуда. Но, к сожалению, после короткого собеседования ассистент сказал, что сегодня роль уже занята. Он был очень расстроен этим фактом, настроения продолжать работу не было, но семью не прокормит то, что он расстроен.

Вивек вернулся на Дхоби Гхат, где кипела работа, чтобы завершить дневные дела. После окончания стирки и так же после того, как белье было развешано, Вив вернулся в тот же жилой комплекс, возвращая одежду, которую забрал вчера. Закончив свои дела, он вышел из комплекса и направился к больнице, возле которой торговала чаем его соседка сверху — Аша.
Он подошел к ней, сел рядом на скамейку поникнув. Отказ сильно подействовал на него, и Вивек долго сидел молча возле повозки, пока перед его лицом не оказалась женская рука в браслетах и с чаем. Парень исподлобья посмотрел на Ашу, а потом на ее велосипед.

— Где ты умудрилась так убить свой велосипед? — поинтересовался он беря в руки чай. Лоточники уже собирались уходить, конец рабочего дня. У велосипеда Ашы было искривление обода колеса. Хорошо, что он вовремя пришел. Не оставлять же девушку в беде. Допив чай, Вивек присел возле колеса и для начала осмотрел его. Нужен спицевой ключ, а где он достанет его сейчас? Дома, скорее всего где-нибудь в хламе вещей может найти, но сейчас, надо что-то попытаться придумать.

I still remember when it was you and me
Less like a memory, more like PTSD
I burned alive to stop you catchin' a chill
Barely survived when you went in for the kill

Грустная принцесса равняется грустным историям. И там и грустному взгляду в кайме чёрных ресниц. Где-то во всём этом определённо была взаимосвязь, вот только где? Наверное, в грустных мыслях. Я прекрасно знала, что это те ещё назойливые мушки – как начнут мельтешить, так не спрячешься. И глаза от них грустные, и слёзы текут, и руки чешутся сделать что-нибудь... конфет, например, коробку съесть! Конфеты, конечно, хорошо, но вот конфеты от грусти – это плохо. Я вдруг задумалась о том, что было бы замечательно, будь в моей сумочке спрей от мошек, приносящих грусть. Вот так пшикнуть , и грусти как не бывало! Но чего нет, того нет.
Я не хотел ничего о нем слышать, не хотела знать свежие новости из его новой жизни, в которой не было места мне и уже больше никогда не будет. Я не хотела снова с головой погружаться в прошлое, ностальгировать где-то в тишине под  его треки. Я тщательно старалась избегать все, что мне могло о нем напомнить, потому что, это было чертовски больно.
Первое время после того как меня отвергли, я себе места не находила, превратилась в нечто похожее на белого ходока, который наигранно улыбается, поддерживает разговор из вежливости, в целом, выглядит неизменно, как и всегда, но в глазах изменилось все раз и навсегда. Достаточно было только вглядеться в них тщательнее. И все становилось понятным, по крайней мере, людям, которые меня действительно знали. Было ли это депрессией? Вряд ли. Но это была невероятная тоска. Тоска, ломающая изнутри не только душу, но и кости. Тоска, которая отражалась в каждом движении, в нежелании вообще что-либо делать, куда-то идти.
Как за такое короткое время человек смог взобраться под кожу? Мне было плохо без него. Невероятно плохо, будто оторвали частичку души или сердца. И эта пустота не могла заполниться ничем. Ни работой, ни друзьями, ни семьей – вообще ничем.
Возможно, это юношеский максимализм и я слишком драматизирую, но как бы от этого легче не становится. От этого длинного дня осталось только его лицо, которое я вспоминаю с такой тянущей и щекотной нежностью, что хочется разрезать себе живот снизу вверх и вскрыть грудь, чтобы почесать сердце. Честное слово, лучше бы мы переспали в той гримерке. По крайней мере в моих глазах он бы стал очередным  большим разочарованием, которое забылось под ,  давлением  неприятных факторов.
Одним сообщением Ноа  разорвал руками голыми мою грудную клетку, с лету добираясь до сердца, вырывая его из привычного пристанища, чтобы насквозь пронзить. Чтобы отравить мне жизнь непривычной привязанностью к себе, к мужчине, который в разы старше и между строк: который увидел во мне тень , а когда узнал меня настоящую, решил просто оставить. Он смеется надо мной ,  издевается, заставляя думать днями и ночами только о нем, и удивительно, что я еще не сорвалась,  абсолютно переставая выносить то, что он принадлежит не мне. И сейчас, продолжая кипеть от гнева, от сводящей с ума влюбленности- наивной, детской, глупой , я начинаю скрупулезно и отточено прокручивать в голове текст того, что я могла бы оставить ему напоследок о себе, прекрасно зная, что он удалил бы  мое сообщение , без сожаления, отправил бы все мои чувства в корзину собственно, в жизни и в действительности ноа и сделал подобное, только не отдавая себе отчет в этом, даже не удосужившись прочитать последнее сообщение и предварительно потоптавшись на моих чувствах.
- Дева, работа закончилась. Тебе больше не надо позировать. Ты можешь расслабиться.
Не могу признаться, что уже  два месяца напряжена , как натянутая тетива. Если непроницаемое выражение лица на сьемках-это хорошо, то по окончанию работы-это плохо... Это часть работы- нравится людям, но никому не понравится смотреть на угрюмого человека, подавленного грузом своих проблем.
Улыбаюсь , запивая таблетки водой. Смотрите на меня! Смотрите! У моей угрюмости есть причина и это:
- Прости, Симона. У меня страшная мигрень и она никак не проходит.
Моя коллега копается в своей сумочки и достает маленький пакетик. Она берет мою ладонь и отсыпает несколько цветных таблеток.
- Прими мои. Поверь мне! У тебя не только пройдет голова ! Ты почувствуешь себя потрясающе!
Я никогда не видела кетамин, но мне почему-то кажется это именно он. Не секрет, что в модельном мире  есть место наркотикам. Красотки днем заказывают раф на миндальном, якобы ведя здоровый образ жизни, а вечером в туалете ресторана нюхают кокаин.Сходство химии эмоций с химией наркотиков, с одной стороны, поразительно, но, с другой, опасно. Сама по себе мысль, что кокаин и любовь на уровне мозга воздействуют по одной и той же схеме, ошеломляла.
- Тебе станет легче. Мы кстати хотим поехать в клуб  на концерт Machine Gun Kelly, на разогреве Slander и BlackBear. Поехали с нами.
Слушать , Колсона я бы не пошла даже если бы мне заплатили , а вот последние мне очень даже нравились.
Может это не самая плохая идея?

В соседнем  зале  разносится мягкая, давно заученная музыка, я заметно напрягаюсь. Похоже на караоке, но аплодисменты и крики на итальянском , говорят о том, что это семейное торжество, а зная итальянские семьи, там минимум человек 50.

I'm not afraid of the war
You've come to wage against my sins
I'm not okay, but I can try my best to just pretend

Зачем они так? Just pretend Эта песня...
Не могу даже слышать ее, тем более, голос так, похож на тенор Ноа. Он стягивает внутри все в тугой узел и заставляет с головой погрузиться в прошлое, о котором так тщательно и старательно хотелось забыть.

So will you wait me out, or will you drown me out?
So will you wait me out, or will you drown me out?

Аккустика. Звук в каких-то местах звучит паршиво, но этот голос...
Мягким одеялом накрывает всех, кто сидит в помещении, я буквально ощущаю, как кожа покрывается мурашками, даже становится тяжело дышать, а пальцы против воли сжимают стакан. Нет, это не он... Просто, голос очень похож. Я точно знаю, что он тусит сейчас с Поппи в  Мюнхене. Эта придурошная , ставит невидимые отметки в своих историях. Она просто меня бесит...

I know the pain that you hide behind the smile on your face
And not a day goes by where I don’t think I feel the same

Не могу оторвать. Не могу перестать слушать,  он каким-то магическим заклинанием, которое вырывается с  уст, будто парализует меня. Как же я люблю его голос.
Забыла, как дышать, как двигаться, как моргать. Теряю власть над своим телом и над собственными мыслями. Они бессмысленной чередой крутятся в моей голове, сменяясь воспоминаниями, которые так отчаянно пыталась  изгнать из своей головы.
Помешанность на тебе руками вцепляется и вгрызается в горло, день за днем сжимая  все больше, заставляя (едва ли не предсмертно) хрипеть; мне хочется сделать вдох глубокий, вбирая и впитывая в себя мизерные кубометры воздуха, но ты не даешь мне ни единого шанса. Мне тяжело, Ноа. Из-за тебя мой мир, порой иллюзорный , я в нем живу; у меня нет выбора, он почти разрушен. Из-за тебя я лишилась точки опоры.
Перестала понимать, где необходимая мне, но горькая, правда, а где – идеальная, складная и сладкая ложь. Из-за тебя я захотела того, что мне недоступно, того, что мне нельзя получить. Я потеряла контроль над собой.
Ты, сам того, вероятно, не подозревая, сломал меня, а эта придурочная – твоя сообщница в этом хитросплетенном обмане моего сердца. Ты сломал меня, и мне необходимо спрятаться, чтобы собрать себя воедино, заново, чтобы забыть  тебя, чтобы отпустить и перестать излишне страдать

Weigh down on me
Stay 'til morning
Way down
Would you say I'm worthy?

Замечаю, что мысленно, про себя, в голове протягиваю вместе с исполнителем каждую строчку, что пальцы против моей воли перебирают невидимые струны. Внутри происходит настоящий ураган, нужно срочно куда-то это дерьмо все выплеснуть, пока не произошел взрыв. Тяжело дышу, буквально ощущая, как глаза наливаются кровью от бешенства, злости, ненависти ко всему окружающему миру. Без церемонно беру бокал Симон и запиваю крепким алкоголем таблетки, что она предложила.
- Знаешь... Я с вами.

Cause I have hella feelings for you
I act like I don't fucking care...

Я жила в Париже, но Рим имел для меня особое значение. Здесь  я родилась. Город овеянный легендами и преданиями ,хранящими бесчисленные богатства. В детстве моя семья жила  в районе Трастевере. Это была самая настоящая душа Рима, где в семейных ресторанчиках подавали самую вкусную пасту и пиццу, но сейчас все иначе... Сейчас это улица , где сосредоточена ночная жизнь.
Это странное ощущение.  Мигрень прошла, но я не чувствую буквально...НИ-ЧЕ-ГО... Я пуста. Настолько, что это начинает пугать. Салон машины пахнет сладким дымом и алкоголем. Никогда не видела девочек таких - они курят травку, закидываются таблетками, кто-то даже нюхает кокаин.  Симона смеется, когда я  закуриваю, словно пятиклашка, косяк. Насрать. Сегодня можно. К тому же за  10 минут ,  я прокачала свой скилл курения пуская кольца.  Марихуана мне нравится больше , после нее хотя бы весело. Даже появилось настроение выложить пару сторис в инсту.
Мы не стоим в очереди. Фейсконтроль? Здесь я никогда с ним не сталкивалась.
Молодость самое время для того чтобы делать глупости и совершать ошибки, тем самым пытаясь понять, что такое настоящая жизнь.  Я  не просто представитель  молодежи,  я золотая молодежь! Это было мое  время, когда детей балуют чуть ли не всю жизнь, потакая всем прихотям. И не в одной-единственной семье: так же росли дети знакомых и знакомых знакомых. Всюду одно и то же. Все  мы росли в уверенности, что мы  особые, лучше всех, и пытались доказать это самим себе, совершив что-нибудь, чтобы оправдать свое право на исключительность. А если не удается обрести это «что-нибудь»? Тогда у нас  остается только непомерное самомнение. Не было ничего — ничего, что дало бы мне ощущение реальности. Все  материальные потребности удовлетворяются. Мы швырялись  деньгами и жаждали  развлечений. Но, упиваясь развлечениями, мы  предпочитали забыть о том, что у нас  за душой нет ничего, кроме непомерно раздутого самомнения, и надо только надеяться, что это только пока...
Будучи в своем уме, я бы бежала от таких людей, чтобы не пробуждать свою темную натуру. Но я здесь, я позволяю мраку затянуть меня.
Яд льстящих, приторно-сладких слов, расплывается по венам. Запах горечи разврата, запах старых , прогнивших насквозь грехов, что людьми овладевают, заставляя голову терять; заставляя ради острых ощущений не жалеть ни себя, ни друзей, ни родных, ударяют по обонятельным рецепторам сквозь черный бархат внешнего равнодушия , подливая масла в огонь внутренней страсти, едва держащейся под контролем, что в зрачках полыхает пламенем.
Одно лишь неосторожное движение рукой и поднос с напитками летит в сторону молодых людей.
- БЛЯЯЯЯ! Твою мать! Можно ли...
-  Я прошу прощения... Господи, ты ведь...
Blackbear...
Я виновато осматриваю парня, пока он сменил гнев на милость.
- Я очень люблю твои песни. Правда.
Cause I have hella feelings for you
I act like I don't fucking care...
Знал бы он, насколько эта песня отражает мое общее состояние.
- Оу, полегче... Я думал , принцессы не ругаются. Мне очень приятно. Стой! Мне кажется твое лицо очень знакомым...
Господи! Прошу, только не говори, что я тебе напоминаю Монику Беллучи.
- Мэттью отьебись от девчонки. Люди с хорошим музыкальным  вкусом тут редкость.- Дерек Андерсен из Slander.
- Скотт расстроится. Он и так в печали. Все идут слушать белобрысого придурка. Кстати твое  лицо мне кажется знакомым...- мужчина в кепке прищуривается , затем в его глазах загорается огонек, будто он только, что встретил старого друга. - Я знаю тебя! " Лучше бы ты вставила мозги, а не сиськи!"
Я конечно не так ответила Поппи в последнем комментарии под моим фото, но меня еще  никто не цитировал по памяти.
- Морайя охуела в последнее время. Да?
- Морайя?
- Поппи. Бывшая Скотта. Королева блять металла. Прости , Господи! Это как если Элтон Джон решит , что он новый солист Металлики.
Фуу, не хочу обсуждать Поппи, там где Поппи , всегда Ноа. Я смеюсь шуткам Дерека они реально смешные , только Мэтью не совсем понимает в чем дело.
- Да, я та самая... Я хочу вас кое о чем попросить. Могу ли я залить пару видео с вами в сторис ?
- Без проблем, крошка!
Самый правильный поступок за вечер- я действительно хочу им помочь. Настраиваю камеру на телефоне, Мэтт и Дерек приобнимают меня и улыбаются. Я говорю на итальянском, какие ребята крутые, какая замечательная у них музыка и , что это редкая возможность услышать их партии в живую.
- Это правда , что самые красивые девушки живут в Италии! - Мэтт невинно целует меня в щеку.
Я отмечаю ребят у себя на сторис и слышу как Дерек радостно орет:
- Дева Кассель!
-  Я требую сегодня сыграть Wish I Could Forget...

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

I've got a problem and the problem is you
Left me no option, I don’t know what to do
I broke your heart so you could know how it feels

Зал действительно наполнился. Не знаю, была ли это моя заслуга, но парни последним треком сыграли мою любимую песню. Я не пытаюсь вслушиваться в слова песни- это слишком больно, это слишком похоже на нас.

I wish that I could forget
I wish that I could forget
You took my world and flipped it upside down
Got me so high, you left me on the ground

Не знаю, точнее, не помню, сколько уже выпила. Но мне хорошо. Закрыв глаза я  медленно двигалась под музыку,. Иногда так мало нужно для счастья - пара шотов и музыка .  Мои движения были плавные и расслабленные, накидка  давно развязалась , обнажая плечи и изгиб не скрытой одеждой спины, и наверное я  в таком прекрасном упоении провела бы не один час, но...Бывают такие люди, которые одним своим появлением нарушают покой твоего закрытого мира, даже не имея к нему доступа.
В темноте в свете сафитов только блестит блондинистая голова. Колсон  что-то говорит, но я не слышу. Музыка слишком громкая. Ну или он и не пытался сделать так, чтобы я услышала. Из всего сказанного, я поняла только про кабинку или гримерку...
- Приятель, я не знаю , где мужской туалет...
- Я не это имел ввиду. Пошли снимем пару сторис , только в более приватной обстановке... Homevideo в духе Пэм и Томми Ли, крошка...
Его «крошка» было лишним. До тошноты пошлым. Липким. Уверена, у него это вырвалось прежде, чем он успел подумать , как будто после всего он  был ещё недостаточно скотиной, и стало финальным штрихом к этой паршивой картине.
- Ты будешь Пэм?  Я угадала? А Меган в курсе твоего невиного хобби? - усмехаюсь, в надежде уже отшить Бейкера.
В любом случае, итог один и тот же - он берет меня за руку  и кивает куда-то головой. Ничего не понимаю, но упираюсь ногами настолько насколько это возможно.
- Фуу... Нет! Да , что с тобой не так ?!
Бейкер загашен и я как бы тоже, но его поведение отвратительно. По инерции я пинаю его по голени, после чего пару человек обращают на нас внимание.Колсон потирает больное место, громко матерясь и проклиная.  Его друг тащит в сторону, вопя , что сейчас выступает именно он.
Ладно, я отдаю ему должное. Первые песни он зачитал или  спел мимо нот, но потом собрался и действительно раскачал толпу.  Колсон отбросил свою нелепую гитару в виде бритвы ( кто такое в адеквате вообще купит?) и стащил кепку у гитариста.
- Я обожаю импровизацию и , я уверен вы тоже!
Зал завопил и Бейкер начал свой речетатив. Для меня это смотрится ужасно нелепо, когда белая" рок-звезда" читает рэп , про то сколько он девчонок поимел в своей " Ламборджини".
Чертов сексист... а что мы не поем про последствия? Например, про хламидии.
- Под созвездием Девы...
Это уже было интересно. Прямым текстом он меня не упоминал, но намеки и довольно пошлые были. За что он на меня обиделся ? За то что сняла видео с ребятами, проигнорировав его? За то что не пошла с ним в гриммерку? Фуу, тут я должна обижаться. Это ведь домогательства, а потом я поняла... Колсон так привлекал хайп, как сделал это с Эминемом. Крайне сомнительный способ...
- Можно я трахну твою мать, глупая ты дура? Давай, но только быстро- отвечает она мне.

Я знаю эту сцену из " Малены", когда школьник обращается к глуховатому преподавателю, который думает, что тот отпрашивается в туалет...какой же козел... Колсон в добавляет в рифму имя моей мамы.Она никогда не опустится до выяснения отношений в сети, как Эминем она не запишет дисс. Мама просто не обратит внимания, считая себя выше этого, пока этот урод ловит хайп на ее имени, поливая грязью по сути невинного человека. Некоторые чувства невозможно сдержать, даже сохраняя их под давлением. Они неизбежно вырвутся наружу потоком обжигающей лавы.Это был чистый гнев. Пройдись по мне катком, но людей , которых я люблю не трогай. Отец всегда меня учил, что за свои слова надо отвечать. Алкоголь и наркотики развязывают мне руки. Я ЧУДО ЖЕНЩИНА! Нет! Я МАТЬ ЕГО, РОККИ ИЛИ РЭМБО! Я встаю на стол и на сцену летит полупустая бутылка из под шампанского. Девочки в шоке, музыка затихает, Колсон осматривается по сторонам , пока в его сторону уже не летит полная воды пластиковая бутылка
У таких вещей есть совершенно уникальная, просто поразительная способность попадать прямо в ближайшее себе подобное; а ближайшим «себеподобным» для этой конкретно бутылки была белобрысая голова  Колсона Бейкера. И хотя ударился  снаряд о нее почти бесшумно, не менее беззвучным стало все вокруг (как тому и подобает быть в большинстве подобных “шаблонных” случаев). Наконец, все обратили внимание и мудак на сцене тоже. Я мило улыбнулась , помахав ладошками, затем показала неприличный жест средним пальцем.
Охранник бесцеремонно взял меня за талию, чтобы спустить вниз.
- Уберите руки ! Я сама уйду.
Откровенно шокированные люди недоуменно уставились на это непривычное, экстравагантное в своей эпатажности, явление, пока под конвоем секьюрити меня выводили на выход.

I've got a problem and the problem is you
Left me no option, I don’t know what to do
I broke your heart so you could know how it feels
Got matchin' scars to show you that I was real
Knew from the start that this would never exist
But it is what it is

В Траставере всегда найдется кто-нибудь, кто не спит. Старичок в растянутой майке-алкоголичке курящий сигару или дворник напевающий незатейливый мотив. Сижу на тратуаре, обиженно дуя губы. Я всегда представляла себе ад, горячей пустыней,  где пахнет серой. Это не так! Я могла с увереностью сказать, что это полное фуфло! Ад- это когда в жару под 30, влажный ветер не несет желанной прохлады. Меня не отпускает... Настоящее исчезло. Фантазия — это часть реальности, и я  отключаем тормоза.
- Ой, Ноа! Почему даже в моей фантазии, ты так хмуро на меня смотришь. Фантазии особенно под кайфом не должны осуждать.
Я  думаю ясно и в тоже время не думаю  вообще, это хорошее чувство...Я перестаю  пытаться все контролировать, теплый поток химикатов внутри меня, я колышусь. Это что, повреждение мозга? Я забываю всю боль.  Люди больше  не угрожают, вся неуверенность испарилась, я  в облаках, я широко открыта , я женщина  космоса на орбите вокруг земли и мир выглядит прекрасным от туда.
- Знаешь, так  как, ты  плод моего воображения, с тобой я хоть могу  поговорить. Почти каждый  совершает одну и ту же ошибку – уделяет слишком много внимания органу под названием «сердце». Это крайне несправедливо. Печень, например, гораздо более скромный и серьёзный труженик нашего организма, но кто  слушает свою печень? Она тебе «не запивай экстази коктейлем, не запивай водкой», а ты ноль внимания. Зато чуть только екнет сердечко, как девочка готова идти у него на поводу.

Я  рискую  благоразумием ради кратковременного просветления. Так много идей... Так мало памяти... Последняя мысль погибает от предчувствия следующей. Меня  захватывает всепоглощающее чувство любви, я  плыву  в унисон, мы вместе... Я хотела бы, чтобы это было настоящим. В ритме... Часть движения... Движения побега...
- Не слушай музыку. Не включай радио. Потому-то каждый раз там играет  Just pretend. Это полный отстой. Ты — моя самая большая победа над гордостью.
Вдали  слышны звуки суеты, в темноте как нимб светится белобрысая голова Колсона.
- Честное слово...Лучше съебись!
Приподнимаю бровь, на автомате показываю пальцем на себя.
Это ты мне ?
Бейкер направляется ко мне и кто я такая, чтобы не пойти на встречу?
- Ты ебанутая!
Усталость завладевает частями моего тела, атрофируя , изничтожая и выжигая после себя все живое, но я упрямо продолжаю идти вперед, ведь остановка  равно проигрыш, а я не привыкла оставаться в дураках, тем более, в подобной ситуации с такими отягчающими обстоятельствами. Видимо, он ещё не имел дел с итальянкой в гневе. Самоубийца. Я чувствую себя гребанным Терминатором и честное слово, это будет лучшим окончанием этого гребанного дня если я набью Machine Gun Kelly  его лицо. Не знаю, что это ? Алкоголь? Наркотики? Просто, накопленная агрессия и злость на всех? Сейчас со мной может связаться только камикадзе...
- Ебанутая?  Повтори свой речитатив здесь и я тебя так отделаю...- кидаюсь. Пытаюсь ударить, но меня оттягивают- что даже не одна приличная проститутка не пойдёт с тобой в гриммерку.
Ну почему я не могу дотянуться?  Меня крепко, но аккуратно удерживают татуированные руки и я понимаю... все это время я изливала душу не своей иллюзии, а вполне себе реальному Ноа.
Просто... Убейте меня.

Откровенно пялиться на администратора кажется как-то не очень прилично, надумает еще того, чего нет. А он всего лишь напомнил мне кое-кого, не больше.
Потому, пока полицейские общались с мужчиной, я решила провести время с пользой и оглядеться по сторонам.  По центру зала висела огромная стеклянная люстра, в ней отражались блики разных светильников, бриллиантовой россыпью раскинутых повсюду. Красиво, роскошно, дорого. Однозначно, отель не для простых смертных, а для состоятельных людей. Не то, чтобы я относилась к первой категории и сроду не была в подобных местах, нет, скорее наоборот, благодаря семье и их состоянию меня здесь ничем не удивить. Разве что, почему полиция привезла именно в отель? Да еще и такой? У них нет другого жилья для подобных случаев? Откуда у госучреждения такой бюджет?
Очень странно.
- Джая, - окликнул меня один из сопровождающих полицейских, - идём.
Киваю, молча следуя за мужчинами. 
В лифте тесно и душно, слишком много людей вокруг. Раньше я не страдала какими-то фобиями или псих проблемами, теперь же шарахаюсь от собственной тени. Просто восхитительно.
Стою напротив нашего провожатого. Кусаю губы. От волнения не знаю куда глаза деть, так и хочется посмотреть в его лицо еще раз. Для чего? Я же уже поняла, что мы не знакомы и его голос просто показался похожим на… Ладно, надо успокоиться и не думать ни о чем, связанном с тем днем и тем человеком. Мы больше никогда не встретимся.
Когда выходим из лифта, улавливаю терпкий аромат духов администратора. Внутри болезненно екает. Ну вот опять. У меня развивается паранойя или что? Скорее всего да, надо бы обсудить это все со своим психиатром.
Докатилась.
- Спасибо, - улыбаюсь офицеру, который пропускает меня внутрь номера.
Здесь все прекрасно, даже лучше, чем в моей маленькой холостяцкой квартирке. Уютно, светло, свободно. О чём ещё можно мечтать? Но вообще-то можно, хочется стереть себе память и не вспоминать плохое. А еще стереть свое имя из показаний в полицейском участке. После этого у меня точно поубавится проблем.
- Здесь есть камеры? – Спрашиваю полицейских, но те пожимают плечами, - понятно, надо будет уточнить у  администратора.
Не хотелось бы засветиться на камерах в голом виде, надеюсь они есть только с той стороны двери.
Решение всех вопросов с полицией заняло около получаса, после чего они ушли, а я спустилась вниз. Очень уж хотелось найти ресторан и перекусить. Кажется, будто я не ела целую вечность, хотя последний раз кушала рано утром.
Внизу, как назло, не оказалось ни единой живой души, кроме моего нового знакомого. Он стоял за стойкой ресепшн и что-то набирал на компьютере.  По каким-то непонятным [либо я просто сама отказываюсь их понимать] причинам меня вроде и тянуло с ним поговорить и дико не хотелось. Это все влияние псих травмы, вот точно.
- Простите, что отвлекаю, - подхожу с дружелюбной улыбкой на лице, читаю на его бейджике имя, - Рой, могу вас по имени называть? - Не дождавшись его ответа, сразу проговариваю свою просьбу, - не подскажите, где тут вход в ресторан? Я побродила по этажу, но не нашла, - чувствую себя глупо, заблудилась в пустом поле, получается, -  и еще, есть ли камеры внутри номера?
Вообще-то очень важный вопрос. Но почему же так смешно? Словно кто-то специально собирается за мной подглядывать. Да уж, моя паранойя стремительно развивается.

[indent][indent]Кэлвин стоял под струями горячей воды, пытаясь смыть с себя не только сон, но и ту странную тяжесть, которая поселилась у него в груди. Он не мог понять, откуда она взялась. Вроде бы всё шло своим чередом: работа, отношения, планы на будущее. Но что-то внутри него будто сопротивлялось этому течению, будто пыталось крикнуть: «Эй, подожди, это не то!» Но что именно «не то»? Кэл не мог понять. Он пытался анализировать, копаться в себе, но каждый раз упирался в ту же стену. Может, это просто усталость? Или кризис, о котором все говорят, но никто не знает, как его пережить? Он не находил ответов, и это его бесило. Хилл хотел вырвать эту тяжесть из себя, выбросить её куда подальше, но она, как тень, следовала за ним повсюду. И даже сейчас, под струями воды, которая должна была очистить и освежить, он чувствовал её — тихую, настойчивую, неумолимую.

[indent][indent]Кэл вышел из душа, завернувшись в полотенце, и остановился на мгновение, чувствуя, как капли воды стекают по его спине, оставляя за собой холодные следы. В воздухе витал знакомый аромат свежесваренного кофе, который, казалось, должен был бы успокоить, но почему-то только усиливал его внутреннее напряжение. Он прошёл на кухню, где его невеста уже ждала его, держа в руках чашку с дымящимся напитком. Она улыбнулась ему, и её улыбка была такой же тёплой и привычной, как всегда — той самой, которая когда-то заставляла его сердце биться чаще. Хилл ответил ей тем же, но его улыбка была скорее автоматической, чем искренней. Она этого не заметила. Или, может быть, сделала вид, что не заметила. Кэлвин не стал задумываться об этом. Он взял чашку из её рук, поблагодарил её тихим «спасибо» и сел за стол, чувствуя, как холодный стул прикоснулся к его коже. Кофе был идеальным, как всегда — крепким, ароматным, с лёгкой горчинкой, которая так нравилась ему. Но даже этот привычный вкус, который обычно приносил ему утешение, сегодня не смог развеять его странное настроение. Он пил медленно, глядя в окно, где за стеклом кружились снежинки, и думал о том, как странно, что всё вокруг кажется таким обычным, таким правильным, а внутри него будто назревает буря, которую он не в силах остановить.

[indent][indent]Хилл вышел из дома, закутавшись в пальто. На улице был ноябрь, и Нью-Йорк уже начал готовиться к зиме. Крупные пушистые снежинки медленно падали на землю, покрывая всё вокруг мягким белым покрывалом. Кэлвин шёл по улице, погружённый в свои мысли. Он думал о том, что его жизнь стала какой-то слишком предсказуемой. Каждое утро — одно и то же. Каждый день — одни и те же дела. Даже его отношения с невестой, которые когда-то казались ему спасением, теперь стали частью этой рутины. Он любил её, конечно. Но была ли это та самая любовь, о которой он мечтал? Кэл не мог ответить на этот вопрос.

[indent][indent]Лекции Хилл отработал на автомате, словно его тело действовало само по себе, без участия сознания. Голос звучал ровно, слова выстраивались в привычные фразы, шутки, которые он использовал уже сотни раз, вызывали смех у студентов, но сам он едва замечал их реакцию. Его мысли были где-то далеко, за пределами аудитории, за пределами университета, за пределами всего этого привычного мира. Они крутились вокруг одного имени — Венди. Венди Колман. Его подруги, с которой он сегодня должен был встретиться. Она всегда была для него чем-то особенным, чем-то большим, чем просто друг. С ней он чувствовал себя живым. С ней он мог говорить обо всём на свете — о книгах, о музыке, о своих самых сокровенных мыслях и страхах, не боясь быть непонятым или осуждённым. С ней он чувствовал себя собой — настоящим, без масок, без необходимости притворяться. Но что это было? Дружба? Или что-то большее? Он не знал. И это его пугало.

[indent][indent]Увлёкшись подготовкой к лекции по истории искусства XIX века, Кэл совсем потерял счёт времени. Он сидел за своим столом, погружённый в хаос из книг, распечатанных репродукций картин и черновиков лекций, которые он старался сделать как можно более интересными. Его задумка была в том, чтобы связать революционные направления в искусстве с современными мемами, и эта идея захватила его настолько, что он не заметил, как пролетели часы. Лишь взглянув на часы, он с ужасом осознал, что опаздывает на встречу с Венди уже на двадцать минут. — Чёрт, Венди! — вырвалось у него, и он резко поднялся со стула, едва не задев чашку с давно остывшим кофе.

[indent][indent]Он схватил куртку, на ходу натягивая её на себя, и бросился к двери, мысленно ругая себя за такую несобранность. Венди терпеть не могла, когда опаздывали, и он знал, что её терпение уже на пределе. Последний раз, когда он заставил её ждать, она лишь подняла бровь и сказала: — Кэл, ты либо приходи вовремя, либо не приходи вообще, — и в её голосе не было ни капли шутки. Он выбежал на улицу, где уже сгущались сумерки, и снег, который шёл с утра, теперь превратился в мокрую кашу под ногами. Он побежал, едва ли не поскальзываясь на тротуаре, и в голове его крутилась только одна мысль. Только бы она не ушла. По пути он пытался придумать оправдание, но все варианты звучали глупо. Извини, я зачитался Мане? Нет, это прозвучит как откровенный бред. Я застрял в размышлениях о символизме? Ещё хуже. Он знал, что Венди не купится на эти отговорки. Она всегда видела его насквозь, и именно это в ней его одновременно восхищало и пугало.

[indent][indent]Кэлвин, едва переведя дух после бега, остановился перед Венди, слегка согнувшись и опираясь руками на колени. Его дыхание было учащённым, а щёки покраснели от холодного ноябрьского ветра. Он поднял голову и встретился с её взглядом, пытаясь уловить её настроение. Её слова, как всегда, были полны иронии и лёгкого вызова, и это заставило его улыбнуться, несмотря на небольшую растерянность. Хилл привык к её странностям, к её умению превращать даже самые обыденные моменты в нечто необычное. Он любил это в ней, даже если иногда её выходки ставили его в тупик или заставляли чувствовать себя немного глупо. В такие моменты он понимал, что именно её непредсказуемость делает её такой особенной. Она была как свежий ветер, который врывался в его жизнь, нарушая все его планы и заставляя его смотреть на мир по-новому. И сейчас, стоя перед ней, он снова почувствовал, как её присутствие разряжает атмосферу, снимая с него груз тревог и сомнений, которые он нёс с собой весь день.

[indent][indent]— Самка богомола? — Кэл приподнял бровь, делая вид, что обиделся, но в его глазах светилась искорка смеха. — Она, знаешь ли, слишком занята планированием нашей свадьбы, чтобы следить за моими прогулками. Но, видимо, зря я её не послушал — ты выглядишь готовой меня съесть. — Он поправил шарф, который слегка сполз во время бега, и оглядел её с преувеличенной серьёзностью.

[indent][indent]— Штрафной стаканчик кофе с ежевичным сиропом, говоришь? — Кэл кивнул в сторону ближайшей кофейни, из дверей которой доносился соблазнительный аромат свежесваренного кофе. — Ладно, уговорила. Но только если ты пообещаешь не вспоминать, как я чуть не подавился этим сиропом в прошлый раз. Я всё ещё чувствую тот странный привкус, — но, когда она заговорила о рождественских подарках и барахолках, он не смог сдержать лёгкого смешка.

[indent][indent]— Барахолка? Венди, ты серьёзно? — Хилл сделал шаг назад, прикладывая руку к груди, как будто был глубоко оскорблён. — Ты хочешь, чтобы я, преподаватель истории искусства, человек с безупречным вкусом, отправился рыться в куче антикварных сокровищ, которые, скорее всего, пережили не одно поколение? Ну ладно, ладно, если ты так настаиваешь… — он подмигнул ей, — но только если ты пообещаешь, что мы не будем покупать там ничего, что пахнет нафталином или выглядит так, будто его последний раз использовали в XIX веке. Я, конечно, ценю историю, но не настолько, чтобы тащить домой что-то, что может ожить и начать рассказывать мне о своей «славной эпохе».

[indent][indent]Кэлвин улыбнулся ей, чувствуя, как напряжение постепенно уходит. С Венди всё всегда было просто. Она умела разрядить обстановку, даже если он приходил к ней с головой, полной сомнений и тревог. И в этот момент он снова почувствовал, как легко ему с ней — как будто она была тем самым глотком свежего воздуха, которого ему так не хватало.

inspired by: Alexandre Desplat — Medusa[/size][/b][/align]
[indent]Джунипер открывает глаза и видит на потолке тонкий слой изморози. Глубокий вдох — выдох. Маленькие снежки, созданные тьмой души с ювелирной точностью [тонкостью], порхают перед носом. За окном платиновое солнце, что не греет. Джунипер встает и босыми ногами касается холодного пола, ведя за собой ореол из снежинок. Она пытается поднять себе настроение как только может. Вчера Харгривз провела половину ночи, наблюдая за тем как на столе кружит на коньках фигурка утонченной девушки. Душой девушка оставалась в Тромсё. И оставалась бы дальше, не вмешайся чёртов Калеб. При мыслях об этом сорванце_негодяе лёд треснул, превратившись в горстку хрусталиков. Джунипер проворочалась до раннего утра в чутком сне, раздражаясь на каждый собственный шорох отчего узоры инея на потолке были резкими//н е _ в и т и е в а т ы м и .
[indent]Она ступает на холодный бетон и чувствует голыми плечами как ветер язычками_порывами ласкает_целует, оставляя за собой перерождение. Каждое утро Джунипер Харгривз воскресала после очередной маленькой смерти, переживая злополучный день полуторагодовалой давности. Ей проще было уехать в Норвегию//в Тромсё//на архипелаг, где ночь длилась почти всегда. Там была тьма, что внедрилась под кожу, как давно привычный_родной лёд. В Норфолке шуршат листья_песчинки_морские волны. В Тромсё ухо ласкали камни, бьющиеся о прибой, а горло до приятной боли обдавало мерзлотой. Там Джунипер чувствовала собственную бесконечность бытья подобно Аиду в Тартаре. Там был девятый круг Ада, где место самым опасным_мерзким тварям. Таким, как Харгривз: с замороженным сердцем и холодным_остекленелым взглядом.
[indent]Под окнами кучками_группками ходят студенты. Чем громче восхищение, тем моложе и наивнее сердца. В знак усмешки над ними девушка выуживает из пижамных штанов посеребренный портсигар [чертовка Джунипер стащила его в одной из экспедиции//в английской глубинке, где когда-то жил лорд Мэннерс] и достаёт коричневую сигарету. Чирк. Табачный дым разносится ароматом кофе_виски. Харгривз дышит полной грудью и чинно подходит к краю балкона. Она смотрит на кампус свысока, будто сама вмиг стала герцогиней, что владеет здешними покоями. Отчасти это правда. Где-то в самом загнившем закутке библиотеки хранилось то, что по праву принадлежит ей. Последняя_блеклая нить, соединяющая с памятью об отце [с ним самим].
[indent]Девушка лениво вышагивает по коридорам сестринства по пути на кухню. В доме никого не было. Девочки оказались куда более прилежными студентками нежели Джунипер. Она не привыкла к посещению пар и прекрасно жила долгие годы   н а   в о л о с к е  _ в шаге от опасности, на самой её грани. Собирается, не спеша, пока не раздается звонок и администратор не требует срочной встречи. Харгривз вздыхает, давая понять насколько ей тягостно и неприятно рушить свои планы, но обещает быть на месте совсем скоро. Джунипер опаздывает, заставляя ждать себя вдвое положенного. Женщина кудахчет извинения [напутала с расписанием и сегодня придётся идти на семинар антропологии]. Не то чтобы Харгривз надеялась услышать что-то новое_стоящее от плоскозадых преподавателей, не видевших света белого, но лицезревших скучные песочно_глиняные пейзажи. Им более и не позволено. Только местячковые экспедиции, где поживиться можно одной-двумя старыми монетами, которыми не увидишь даже не самых искушенных коллекционеров. Джунипер бежала от такой жизни, отчаянно цеплялась за ту, которую унаследовала после смерти отца.
[indent]Она держит в руках новый заламинированный листок с расписанием и табель для преподавателя. Харгривз снова курит, оттягивая момент, когда проскользнет за дверь и займет самое неприметное место. Джунипер минует красивое здание [стеклянный конструктивизм] и видит с синем отражении себя — бледную, с острыми скулами, светящимися глазами. Девушка сводит руки вместе, окружая своё призрачное отражение виньеткой инея. Видеть себя слабой  т о ш н о  / /  о м е р з и т е л ь н о .
[indent]Джунипер стоит рядом с дверью, надеясь набраться смелости уйти, так и оставшись незамеченной. Аудитория забита лишь на три четверти и задние_высокие ряды полупустые. Это мне подходит. Темно. Спустя несколько секунд стена подсвечивается проектором и освещается не больно свежими фотографиями Альтамиры. Одна из древнейших пещер, вход в которую давно закрыт простым_рядовым ученым [не таким как Арвин Харгривз]. Довольно юная [наверняка вчерашняя лаборантка_аспирантка] с важным//вдохновленным видом начинает свой рассказ. Девушка хмыкает в кулак. Её подмывает показать свою исключительность, доказать всем, что единственно истинной наследнице великого Арвина Харгривза не_место в затхлых стенах.
[indent]— Как думаете, что подтолкнуло древних людей к искусству? — звучит вопрос, но в ответ тишина. — Может быть, вы? — преподаватель останавливается между шестым и седьмым рядом, выцепив свою жертву. Девушка с волосами цвета осенней_красной листвы канадского клёна. О, да, я бы тоже выбрала её, — мелькает коварная мысль в светлой голове. Растерянность студентки умиляет, хотя на скудные знания Джунипер привыкла реагировать иначе.
[indent]— Кгхм, — прочищает горло Харгривз и выпрямляется. Шаг вперед. — Для начала стоит утвердить дефиницию — и с к у с с т в о , — резко выдаёт Харгривз, будто вступается за незнайку. — Мы должны понимать, что это не да Винчи, не ван Гог и даже не Рублёв. Действительно, искусство уходит глубоко корнями в древность. Глубже, чем — Сапфо и Аристофан, Гомер и Гесиод, — Джунипер продолжает шагать пока не становится ровно посередине изображения Альтамиры. — Искусство — это всё, что не создано посредством инстинкта выживания и продолжения рода, — сказала девушка, не обращая внимания на несколько смешков при отсылке на секс. Ухмыляется глупцам, но меняет презрение на восторг. — Видите эти резкие линии? Неандертальцы не умели говорить, но они могли выражать боль в животе_голове рисунком. Беспокойство, страх, восхищение, жизнь и смерть — вот чем хотели поделиться с нами и от чего хотели исцелиться они сами, — Джунипер замолкает и с вызовом смотрит на женщину.
[indent]— Что ж... За такой ответ я могу простить вам опоздание, мисс...? — вежливо уточняет она.
[indent]— Джунипер. Зовите меня просто Джунипер, — сказала девушка, протягивая табель преподавателю. Та быстро пробегает глазами по строчкам и разворачивается к аудитории.
[indent]— Мисс Харгривз, займите любое свободное место, — просит женщина, но едва Джунипер собиралась подняться выше седьмого ряда, то цокнула языком. — Не так далеко, мисс Харгривз, — она кивает на свою жертву, избежавшей публичной порки благодаря Джунипер. Злобно_тяжело вздохнув, девушка занимает крайнее место в ряду, показательно игнорируя соседку.
[indent]— Ну и заноза в заднице, — буркнула под нос Харгривз, сложив руки на груди.

- Сегодня мой день рождения? Чувствую себя центром долбанной вселенной, - Джери дурачась вертел головой, в тщетных попытках увернуться от настойчивых пальцев укушенной заботой Джулии, что вздумала заплести его отросшие с прошлой зимы волосы в очередное недоразумение.

Парень знал, как неудобно делать это сидя в коляске, но не смог отказать себе в таком псевдо-сопротивлении. И пусть у нее потом будут отваливаться затекшие руки и спина. Это - война, а на ней нет места для жалости.

- Сперва ланч за твой счет, а дальше что, ты мне отсосешь? - он шумно вгрызся в зажаристый бок очередного сэндвича. Кетчуп натек на пальцы и Джерри тут же облизал их, не отказывая себе в удовольствии. - Ммф, ради этофо фтоило пофлать прифтань с ее лобфтерами к фертям. Шфара нефероятная, - заставить его заткнуться способен разве, что контрольный в голову, но никак не набитый рот и вот уже брызги изуродовали не только пальцы, но и подбородок, да прочертили кисло-сладкие магистрали к вороту и без того пропахшей жителями моря рубашки.

- Сука, они с прошлого уикенда, наслаждайся, - Джулия в ответ лишь дернула уголком губ в намеке на улыбку. Творящееся свинство ей не в новинку. - Не собак же травить. Жалко, а ты и от кислоты не сдохнешь.

Сколько они коптят небо бок о бок с этой святой и преисполненной добродетелей женщиной? Джерри давно сбился со счета.

- Заднифей фуфстфовал, не стоило обещать тебе плойку. Теперь моя жизнь в опасности.

Такие перепалки для них, как дыхание через жаберные щели: для половины позвоночных - убийственное дерьмо, но если ты рыба, то у тебя нет выбора. У них не было и шанса не совпасть полюсами, впаявшись друг в друга однажды, и вот теперь Джул раз в две-три недели не по матерински нежно утирает ему сопли и собирает по кускам после очередного, конечно же несправедливого, увольнения. А потом, благословив пинтой гиннеса, пинком отправляет в Большой мир на поиски очередного места, где его, такого замечательного и со всех сторон одаренного, снова не оценят по достоинству. Это игра, в которой каждый знает правила и не бьет с ноги в больные места. Друзья так не поступают.

- Эй, - на миг посерьезнев, Джулия запрокинула голову друга, больно потянув за плененные пряди. - Выше нос. Выплывем. Куда ты теперь, решил?

У этого парня всегда есть запасной план. Щедро битый жизнью, в свои без малого тридцать три, он стелил солому заранее, готовый ко всему.

- Помнишь, ту мрачную кофейну в центре? Кажется, там я еще не успел засветиться, - так уязвимо и одновременно обезоруживающе Джерри умел улыбаться только для нее.

- Главное, не ври в этот раз, что ты четырехрукая Шива.

- Клянусь. Только про то, что умею завязывать в узел черенки вишен. Языком, - и парень привычно сполз на колени, что бы доказать хрипло смеющейся Хотч эту маленькую ложь.

Неопределенного цвета шевроле, покрытый уродливыми пятнами из ржавчины, дорожной пыли и чего-то отдалено напоминающего строительную краску, шумно въехал на стихийную парковку перед чередой безликих и одинаковых, до уродливости, домов. Из этих глянцевых, до травинки вылизанных рядов, несколько выбивался один дом, почти живой в своей потрепанности и некоторой запущенности. Туда-то Томсону и надо. Кажется, он принадлежал Фаулерам и, парень готов поклясться, бабка была там самой не попрощавшейся с головой. Та еще семейка, хотя его отнюдь не лучше.

Как и всегда, при воспоминании о внеочередной беременности сестры и тех странностях, что непременно сопровождали ее в этот непростой (в первую очередь для всех вокруг) период, тянуло закурить, но уже с неделю они с Джулией, мозгоператором их клининговой службы «Wet duck», а по совместительству лучшей из известных Джерремайе женщин, на сухом пайке. Настолько сухом, что постны, трезвы и праведны, аки сосущие мать младенцы, с той лишь разницей, что у них, взамен крепкой груди, большая мохнатая лапа. Заказов, после недоразумения (ей богу!) со стариком Миллиганом, нет и, до звонка младшего Фаулера, не особо верилось, что будут. Старик оказался на редкость болтливым ублюдком, а репутация в Хейвене с пол пинка летит к чертям, стоит лишь чихнуть в ее сторону. Даже курс доллара - оплот стабильности в сравнении с ней.

Оглушительно хлопнув дверью авто Джерри шумно шмыгнул все еще нет-нет, да хлюпающим кровавыми соплями носом. Пара дней и его непременно заложит, придется дышать ртом, а кожа под глазами уродливо расцветет синим. Не стоило идти на поводу у Джулии с этой ее любимой пластинкой «Я отгрызу тебе яйца, если не принесешь извинения старому сукину сыну» и идти на поклон, когда не испытываешь раскаянья не на йоту. У мистера Миллигана оказался на удивление крепкий удар правой.

- Блядство! - из багажника, поддавшегося только со второго раза, не без труда был извлечен весь нехитрый инвентарь специалиста по очистке окружающей среды: массивная телега на колесах - Джарвис, в которой с ведром и нестройными рядами разномастных моюще-чистящих средств соседствовал Паркер - щедро обмотанная неоново-желтой изолентой швабра. Если взять за труд, то среди букв на ленте можно разобрать «Заходить» и «Преступления».

Бросив, почти вежливое:
- И вам поскорее сдохнуть, мистер Брук, - хмурому почтальону, с которым проработал как-то бок о бок без малого месяц, парень поймал взглядом свое отражение в стекле и поморщился. Удручающее зрелище: синяя форменная бейсболка, такая же футболка с ядовито-зеленой уткой, уже изрядно протерлись и украсились парой дыр из-за неправильной стирки в машинке, а джинсы, доставшиеся по наследству от брата, буквально висели на бедрах. Обычный долговязый парень, пренебрегающий спортом, о чем свидетельствовали лишенные выраженных мышц руки, грозящие переломиться ноги, да частокол ребер. Все, как всегда. И хоть тридцать раз перетаскай все ящики с лобстерами в «Red lobster», мясо и мышцы не нарастут, пока жуешь одну гранолу и ту в сухомятку.

На всяких там постерах пшеницу всегда рисуют такой желто-золотой, как будто другой она быть не может. Хотя, зачастую, рисуют даже не ее, а рожь - более пушистую и раскидистую, но тоже желтую. Или рисуют кукурузное поле. Кукурузное поле тоже очень популярная вещь, вокруг которой строилось много сюжетов хорраров 80-х, но, как видится, история циклична, поэтому кукурузное поле снова стало популярным местом действия для расправы над подростками в кино. Хорошо, наверное, что они тут обрабатывают все-таки пшеницу.

Когда тебе стукает 19, то самое время задуматься о жизни. Ребенком ты перестал быть еще год назад, а полноценным взрослым станешь еще через год. Почему-то всех других "взрослых" очень смущает эта девятка. Как что-то неестественное. Или дело в единице. Тот, у кого возраст начинается на один по всем законам общества должен еще учиться в школе.

Удивительно, каким общество может быть консервативным, хотя на дворе давно 23 век. Родни не знал, что более странно - тот факт, что в 23 веке у них все еще есть эта маленькая деревянная церковь, которая грозно возвышалась над пшеничным полем, или что летающие машины так и не изобрели.

Родни переступил с ноги на ногу. Был прохладный октябрь. Пшеницу в этом году садили осенью, поэтому одна была молодой и зеленой.

"Прямо как ты, Родни" - проговорил он скрипучим голосом своего деда. Если бы дедуля узнал, что он выперся посреди ночи из-за странных сигналов в радиоприемнике (которые тоже еще не изжили себя в маленькой канзаской глубинке), то он бы дал ему леща и это не метафора.

Дедуля ненавидел все странное. Он бывал груб, как деревенский козел и точно также упрям, но Родни знал, что в глубине души, он просто злится, что не пресек странные интересы его отца. Его так одержимо манил космос...

Однажды Родни нашел на чердаке его тетради - там были задачи из программы подготовки АКА. Американская комическая Ассоциация - в годы, когда его отец был школьником, все о ней говорили и как будто в 60х все снова мечтали быть космонавтами.

Дедуля спалил его за чтением тетрадей и сжег их, разведя костер на заднем дворе, а потом ушел в гараж и напился бренди. Бабуля, которая ненавидела, когда он пьет, даже ничего тогда не сказала.

Родни...не то чтобы мечтал о космосе. Он сам не знал, чего хотел. Ему было немного стыдно, что он не интересуется чем-то также самоотверженно, как отец.

А еще он чувствовал себя глупо. Этот приемник был чертовски старым, возможно, Родни просто показалось, ведь день сегодня был такой...располагающий к странному. Больше он не издавал никаких звуков.

Все случилось, как раз тогда, когда Родни пересек половину поля и решил, что с него хватит. Ему еще долго и утомительно идти домой. Именно тогда, это появилось в небе. Такое яркое. Но почему-то первое, о чем Родни подумал, что если это увидит дедушка, то его хватит инфаркт. Только вот не от страха а от злости. Хорошо, что он спит обычно в такое время.

На поле поднялся шквалистый ветер такой силы, что Родни пришлось прикрыть корпус руками. Он морщился, потому что свет был слишком ярким. Ему было страшно и одноременно с этим он был в восторге. В его скучной жизни наконец-то случилось что-то.

А потом луч света ударил в землю. Но Родни показалось, что ударил он прямиком в него.

Однажды, когда он чинил свет на чердаке, то схватился за провод и его ударило током. То, что он испытывал сейчас, было похоже. Только когда тебя бьет током, то кажется, что ты уменьшаешься, а сейчас он напротив, будто увеличивался.

А потом все закончилось. Родни чувствовал, что он лежит спиной по среди поля. Чувствовал, как печет у него в груди. Повернув голову на бок он вдруг понял, что радио нет в руке и отчего-то именно это напугало его больше всего за сегодняшний день.

Его глаза медленно закрывались, пока мысли продолжали судорожно бродить по петле - "ведь это последнее, что осталось от отца"