Мне запретили курить.
Точнее, мне запретили курить много - и в этом была очень большая проблема, которая заключалась в том, что при жизни (при своей жизни, до своей смерти) я курил много, плотно и не собирался от этого отказываться, даже будучи музыкантом. Когда меня поселили в это тело, проблем стало конечно намного больше. Необходимость следить за дыханием (и вспоминать, что люди вообще дышат), помнить, каково это - ходить, держать равновесие, что надо есть и что такое продукт человеческой жизнедеятельности. Жизнь во всех ее подробностях оказалась очень накладной штукой, особенно для того, кто несколько лет провел в бестелесном виде, страдая только от невозможности курить и чего-то касаться. Теперь и того, и другого у меня было завались, но расплачиваться за это тоже приходилось много чем.
Я привык, разумеется. Несколько недель тренировок в Мунго, несколько месяцев самостоятельной жизни (с обязательными проверками организма специальным колдомедиком), и я бодр как огурчик и способен на многое. Я мог брать в руки любую гитару и вообще любую вещь. Мог есть и чувствовать вкус еды (а потом вспоминать о последствиях этого процесса). Мог курить сколько влезет, но сначала Мариус затребовал свежего воздуха, потому что выкуривал я по три-пять пачек в день, а потом и колдомедик забил тревогу и обругал меня на чем свет стоит. Если Монтегю узнают, о чем ты тут занимаешься, всем нашим усилиям придет конец, ты вообще понимаешь что делаешь? Заработаешь рак легких, и тело умрет само собой! Не говоря о том, что ты собираешься и дальше петь - ты вообще в курсе, что у него со связками?
У Акселя со связками все было в порядке, это я проверил почти сразу как вселился. Несколько месяцев тренировок (да, это были крайне напряженные месяцы, во время которых я почти не выходил на улицу в теле) и приходил на работу только будучи призраком, время от времени отлучаясь, чтобы восполнить жизненную энергию тела) довели его возможности почти до моего досмертного уровня. Я надеялся на лучший результат и готов был кинуть все силы на это. Но с курением пришлось остановиться. Одна-две в день - практически ничего, просто пшик, но это все, что мне позволено.
Этим я и занимаюсь, стоя в Косом рядом с недавно появившейся здесь вывеской "Белой Виверны", которая вылезла на приличную улицу в тот момент, когда Лютный переулок решил закрыться то лишних глаз. В моих планах сегодня было навестить Мариуса и послушать несколько сплетен о призраках (несмотря на живое человеческое тело, я не спешил отказываться ни от статуса, ни от сообщества), а потом немного помаячить у Эдвина, вымещая на нем злость за всех Монтегю (и в особенности за его брата), которые сильно портили мне жизнь. То, что я занял его тело, не значило, что я хотел продолжать его жизнь. Мне казалось, провальность этой идеи стала ясна после того, как я полностью провалился на квиддиче, но, отказавшись от карьеры гениального... охотника? или кем он там был, они решили прицельно посмотреть на другие аспекты моей жизни.
Да, курение было одним из них. Ведь Аксель никогда не курил, и тем более не стал бы курить маггловские сигареты.
Чужое имя заставляет меня вздрогнуть, стыдливо спрятать остаток сигареты в ладони и помянуть недобрым словом мерлиновы подштанники. Звонкое "Аксель" растягивается на всю улицу, и мне кажется, что все на меня смотрят. Девушка же, которая позвала меня именем того, кому раньше принадлежало это тело, кажется совсем незнакомой. Точно не родственница, потому что кажется вообще все Монтегю были в курсе ситуации. Еще немного, и я выучу их родословное древо не хуже собственного. Объясняться с чужими знакомыми мне совсем не улыбалось, особенно если семья погибшего покойного пропащей души не удосужилась ей ничего рассказать.
Еще секунда - и на меня, точнее даже на нас, точно смотрит почти вся улица. Откуда-то из ближайшего магазина на улицу высыпала толпа девчонок, которые облепили нас мгновенно, не давая вздохнуть. Я забыл, каково это - когда паника перехватывает живое дышащее горло. Когда тебе настолько сложно находиться в мире, что чувство такое, будто ты вот-вот умрешь.
- Когда мы захотим поговорить об этом с вами, то устроим пресс-конференцию, - я улыбаюсь всем и каждой приятно, но со смущением, как будто нас поймали не в тот момент. Не отворачиваться от зрителя, не показывать того, что ты не хочешь, чтобы они видели - едва ли не первые уроки от Ведуний, потому что в музыке меня учить было почти нечему. А вот в общении с людьми они меня поднатаскали хорошо.
Еще секунда замешательства перед тем, как протянуть руку незнакомке. Она растерянна и бледна, и точно не ожидала увидеть ни увидеть своего (покойного? бывшего?) парня, ни оказаться лицом к лицу с целой аудиторией в лице девочек-подростков. Рассказывать или нет? Это зависит от того, какие отношения связывали ее с Акселем, и от того, что она за человек. Условия соглашения с Монтегю были вполне ясны: несмотря на свое сумасшествие в решении относительно квиддича, он прекрасно понимал, какой резонанс вызовут мои признания. Так что никаких ответов до тех пор, пока большой папочка не кивнет и не одобрит.
Но это касалось журналистов и незнакомых людей. Как быть с теми, в чьей жизни Аксель участвовал непосредственно? И почему тогда они сами не удосужились рассказать о случившемся его девушке?
- Пойдем, - тихо говорю я, не перебивая щебетание девчонок, и надеюсь, что она поймет: такие разговоры лучше проводить не на потеху всей публике.
