В старых книжках о любви Амазония всегда занимала отдельное место у авторов. Это не просто название, это свой маленький мир, тропический лес во всей его красе. Буквально столетие назад оно переживало не лучшие времена, нуждалось в человеческой защите. И, словно решив отомстив, сейчас это уже не тот лес, что был раньше. Он таит в себе опасность на каждом шагу, любая тварь – твой враг. Даже растения здесь нельзя доверять. Нельзя останавливаться. Нельзя отворачиваться. Нельзя даже дышать, чтобы лишний раз не испытывать судьбу.

Но ночной воздух не изменился. Ночной воздух свежий и прохладный, напоенный легким ароматом цветов и влажной земли. Он мягко обнимает кожу, создавая ощущение свободы и покоя. Звезды мерцают на фоне глубокого синего неба, а луна, словно серебряный диск, освещает окружающий мир. Ветер нежно шепчет, проносясь сквозь деревья, и приносит с собой звуки ночной природы — тихий щебет птиц и отдаленные звуки животной борьбы. Этот воздух наполнен магией и тайной, приглашая к размышлениям и мечтам, создавая идеальные условия для уединения и созерцания.

Вот и Тайо созерцает, вытащив свою тело на балкон. Ему не спится. Его тело укрыто тонким слоем халата, а меж пальцев светится тлеющий фильтр сигареты – своих у него нет. Но он определенно знает, где и у кого своровать на злобу дня пару штук. Сейчас же хотелось минимум пачку.

События последнего месяца глубоко отразились на каждом, кто был тогда в Академии. Тайо мог бы долго и с привычным себе гонором доказывать, что все произошедшее его никак не коснулось. Он мог бы смеется так же задорно, как делал это всегда. Даже если под его ногами были горы трупов. Даже если эти трупы были совращены не бог Смерти, а самим Дламини. Он знал свое дело, он всегда преуспевал в своих миссиях. И зачастую казалось, что его уже ничто не может тронуть. Удивить. Поразить.

Нет. Бешеный ему верит – он всегда ему верил. Когда остальные тыкали в Тайо пальцем, крутили им же у виска, Бешеный единственный оставался на его стороне. Как гребанный телепат, который считывал его на раз-два. Они хорошо играли в тандеме. Вот только для Тайо был лишь один. Всегда. Везде. А Бешеный… у него не только много врагов. Ведь мир не делился только лишь на сплошное черное.

Тайо запрокидывает голову назад, смотрит наверх - бескрайнее ночное небо, усыпанное звездами. На территории еще идут ремонтные работы, поэтому ярких софитов не так уж и много. Это позволяет ему видеть, как одни звезды загораются ярче, а другие мерцают в последнем своем световом дне. Он так похож на них – карабкается по трупам, каждый день. Из-за дня в день. Пытаясь отчаянно выжить. Но для чего? Бешеный дал ему ответ буквально недавно.

Виски долбит треклятая боль трезвеющего сосуда – где-то у кровати валяется не одна початая банка пива. Он не может спать ночами со дня своего назначения. Нет. Он был доволен. Он был более чем доволен. Ему не надо больше прятаться. Его наконец-то видели. Его знали. В глазах немногих полыхает подпитывающая ненависть. В глазах нескромных он читает такую откровенную похоть. Выжившие студенты благоволят – не все. Но новички определено. Но этого мало. Или этого слишком много – Тайо не хочет признаваться. Признаться в том, что он боится. Справится ли он? Или куда быстрее расправятся с ним?

Тошнота подкатывает сама собой. Он не сопротивляется, позволяя отнести себя к белому другу – вот бы со всем этим «дерьмом» он мог бы откашляться, выхаркать всю ту тревожность, что поселилась у него в сердце. Ему нужен кто-то. Прямо сейчас. Кто сможет его понять. Кто сможет спустить его на землю, тыкнув буквально в сердце чем-нибудь поострее. Ему нужен тот, кто….

- Паук.

Хрипло, смотря на свое отражении в зеркале, когда Тайо пытается вычистить из-за рта зловонный запах. Собирая воду в ладони, он ополаскивает свое лицо. А затем, в отчаянном жесте, наклоняется к раковине, чтобы обдаться свою голову ледяной водой – ночи в Амазонии нынче слишком жаркие.

Это была шальная мысль. Потому что еще ярко воспоминание того, что он не должен был видеть. Определенно об этом не было записей ни в одной личном деле Паука. Может ему показалось? Но разве он считает себя тем, кого можно было так легко обмануть? Неужели это просто чьи-то дурацкие способности пошутили так над его сознанием. Или же он поверит себе? Поверит в себя.

- Открывайте, это начальник Службы Безопасности, - легкий стук в дверь морга. Из-под дверной щели определено точно горел свет. На нем все еще вычурный шёлковый халат. В его руках – запаянная бутылка виски. В голове лишь внутренний голос, который куда честнее его самого. Ему нужен хоть кто-то. Так почему бы этому кем-то не стать человеку, который сможет вспороть ему грудную клетку не только образно? – Паук, это я. Бум, - удар кулаком о поверхность двери, как запечатывающее клеймо собственной безнадежности.

Он еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

Ненависть переполнила сердце Фарагонды до краев и одолело её жгучее желание во что бы то ни стало извести и лорда, и всю его семью. Пожелала она для себя терпения, чтобы хватило его дождаться того дня, когда они будут молить о пощаде.
Фарагонда пока не знала, как воплотит свое желание в жизнь, да и заветной мечтой её оно пока не стало, но уже укрепилось в сердце и пустило черные корни обиды глубоко, отравляя кровь, душу и мысли. Не могла она избавиться от этого обжигающего чувства, не могла противостоять ему, а ежели и пыталась, то не хватало сил.
Метнув взгляд в сторону мужчины, точно копье, когда он сказал пространное «бывает так», она хотела спросить «и как же так бывает?», но придержала язык, напомнив себе, с кем говорит. Как-никак говорила она с самим Змеем, а не каким босяком. Да и с босяком бы спорить не стала, чего уж там.
Когда он сократил расстояние между ними и бесстыдно опустил руку на её бедро, Фарагонда выдержала его взгляд и ухмыльнулась, заставив страх залечь на дно души и не высовывать голову, покуда он был рядом.
-Чего это ты удумал, Змей проклятущий, – на губах её блеснула лукавая улыбка, за которой пряталось замешательство. – Или ночи тебе не хватило, чтобы насытиться? – она взглянула ему в глаза также бесстыдно, словно бы бросала вызов. – Голодна я. Да только не тот голод меня обуревает, что и тебя. Помру ведь, если кормить не будешь.
Фарагонда не отталкивала от себя хозяина леса, но и не давала ему сразу же то, что он хотел. Она приняла свою судьбу и согласилась делить с ним кров и постель, но при этом не желала потерять остатки достоинства, ибо, потеряв ещё и его, кем бы тогда она стала?
Сказав змею, что голодна, Фарагонда снова на короткое время осталась наедине со своими мыслями. Смотря на свадебный наряд, точно на похоронный саван, она вспоминала тот вечер, когда бежала домой не зная, что бежит навстречу своей погибели. Сердце её сжалось от боли, когда она вспомнила теплые глаза сына кузнеца и его слова «завтра же приду к твоему дому и буду просить тебя в жены».
Приходил ли? Спрашивал ли, где она? Искал ли? Фарагонда не знала этого. Но отчего-то хотела верить, что приходил, ждал, искал. Больно же ей будет, когда узнает она, что забыл он о ней быстро и искал её только друг, который обещался помочь, когда мать занемогла с горя.
А Змей тем временем позаботится о ней. Не как о своей жене, конечно, но какая теперь уж разница? Главное, что не помрет с голоду и холоду, да и не сожрут её дикие звери, а ежели кто и попытается, то придется тому с её защитником столкнуться. А со Змеем, как известно, дела плохи.

Когда у твоего родителя великие планы по захвату власти и исключительно этими мыслями занят его светлый ум большую часть времени, всё остальное, как правило, пускается на самотёк. В частности, воспитание дочери, которой периодически приходилось напоминать о своем существовании. Сколько себя помнила, Одиллия была одна — сама себе искала занятия и придумывала развлечения, а немногочисленная прислуга пыталась приструнить, когда заставала за неподобающими для девицы занятиями.
“Леди себя так не ведут!” — обрывали они на полуслове, когда острый язык Одиллии пытался оправдаться или ужалить особенно едко.
Что ей до каких-то там леди, которые наверняка находились так далеко, что, вероятно, увидит она их совсем не скоро? Дабы найти пылкому юношескому нраву более удачное применение, Одиллию нагружали стопками книг по истории геральдики или о правящих монархах прошлого. Книги по этикету подсовывали особенно настойчиво, отмечая, что это ей пригодится. Книги и стали её единственным окном в мир, ведь уходить далеко от замка у озера было запрещено — слишком крохотное королевство и слишком небезопасно это, учитывая положение отца. Сотням других испещренных письменами страниц она предпочитала те, в которых говорилась о колдовстве. Магия правила и правит этим миром, и именно она способна сделать из никого значимую фигуру на доске. А быть всю жизнь лишь блёклой тенью Ротбарта Одиллии ужасно не хотелось.
Рано или поздно это должно было случиться, невозможно вечно томиться в заточении, будь ты хоть трижды прилежной, сообразительной, благовоспитанной и далее по списку. Любые рамки рано или поздно начинают давить настолько, что не переступить их становится невозможно. Однажды будущая принцесса ослушалась запрета, и ей это понравилось. Отсутствия её никто в замке даже не заметил. Ожидаемо, надо сказать. Она знала мир по картам, по чужим описаниям и было фантастически увидеть то, что раньше могла едва разглядеть из окна самой высокой башни. От впечатлений захватывало дух, мир казался живым и необъятным, не хватило бы и года, чтобы рассмотреть всё. Нужно ли говорить, что побеги стали регулярными, а путешествия всё дальше и дальше от замка? Вскоре она обнаружила, что озеро слёз находится совсем недалеко от столицы. Не того королевства, из которого изгнали злого волшебника — соседнего, но для Одиллии это открытие стало окрыляющим. Всё это время люди находились так близко, но совершенно никто не забредал к озеру…

Её привлекали шумные места, откуда доносились громкие голоса, музыка и пение. Жизнь людей многообразна и они уж точно не проводили всё своё время за чтением. Они умели радоваться и даже не предполагали, что где-то неподалёку томилась в одиночестве заключенная без вины. Разве это справедливо?
Глубокий капюшон отбрасывал на лицо плотную тень, один лишь подбородок оставался неприкрытым. Если на пути повстречается кто-то из слуг, Одиллию не должны узнать, иначе возникнет слишком много проблем. Её маленький секрет не должен раскрыться, никогда. Стоило переступить порог таверны, как в нос ударил терпкий запах чего-то кислого вперемешку со смрадом людских тел. При быстром осмотре она поняла, что женщин внутри было совсем немного: кто-то разносил напитки, другие громко хохотали на коленях у раскрасневшихся кавалеров и держались неподобающе, так что беглянка даже смутилась и отвела взгляд. Села в углу, подальше от шумной компании и, попросив вина, приготовилась стать немым свидетелем. Напиток, поданный в деревянной посудине, на вкус был как прокисшее молоко. Становилось слишком неуютно, к тому же сохранять дистанцию становилось сложнее: на её одинокую фигуру и так бросали слишком много ухмыляющихся взглядов, кто-то пытался познакомиться, а когда получил отказ, багровел от досады. Двое вызвались проводить, но ни в чьей помощи Одиллия не нуждалась — пальцы сами собой сложились, готовясь в любое мгновение вывести в воздухе фигуру для атаки, а на языке крутилось нужное заклинание. Оказавшись на свежем воздухе, она не успела и пары шагов ступить, как перед глазами потемнело, а после она потеряла сознание то ли от страха, то ли оттого, что по голове чем-то приложили.
Сложно сказать, сколько времени она провела в забытьи. Когда очнулась, перед глазами было всё также было темно и пахло зерном — должно быть на её голову надели мешок. Она находилась в седле, точнее переброшенной через седло и висела как кукла, болтаясь туда-сюда. Хотелось пить, содержимое черепа гудело, но выдавать своё пробуждение не имело смысла. Нужно было осмотреться и понять, что произошло. Судя по всему, её похитили. Но кто? Неужели её выследили недруги отца? Тогда зачем её куда-то везти, ради выкупа? Что-то сомневалась Одиллия, что у королей соседнего королевства настолько плохое финансовое положение. Нет, здесь что-то другое. Но что именно?..
Прежде всего, её руки были связаны. Да и не абы как, а связаны за спиной, что лишало возможности колдовать.
— Вот видишь, проще паренной репы, — послышался незнакомый голос. И ухмыльнулся. — Всегда бы так.
— Рано праздновать. Дело ещё не сделано, — отозвался второй, более угрюмый и хриплый, находившийся совсем рядом. Судя по всему, голос этот принадлежал всаднику, что вез Одиллию.
— Почти приехали.
Пришпорили лошадей, вероятно, заметив что-то впереди. Как выяснилось несколькими минутами позже, нашли удачное место для привала. Будущая принцесса напряглась, вся обратившись в слух: это её шанс. Когда её стащили с лошади и оставили лежать на земле, она пропускала вдохи, вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Три, два… пора. Первым делом она пропустила связанные руки через ноги. Рёбра ныли от конской спины, однако действовать нужно было быстро. Затем стащила с головы мешок — она в пещере, двое похитителей двинулись вперед, оставив её вне поля зрения. Нужно бежать, пользуясь моментом. Но за мгновение до того, как она подрывается на ноги, по пещере прокатывается бархатистый утробный голос, заставляющий всё тело покрыться мурашками.
“Это что ещё такое?” — мысленно задалась вопросом Одиллия. Взгляд сам собой цепляется за огромное существо, появляющееся из кромешной темноты. Глаза девушки округлились. Этих созданий она много раз встречала в текстах песен и баллад, но даже предположить не могла, что встретит на яву. Вот это сходила развеяться, называется! О чем твердил дракон? Какая дань? Эти два оболтуса обещали ему золото или?.. О нет, совсем не хотелось вспоминать истории о похищении девиц драконами, но именно они непрошенными гостями полились в сознание. Нет уж, Одиллия — не овца на убое, она не станет дожидаться милости от судьбы, зная, что как-то не особо ей прежде везло. Тем более, гнев папеньки страшил её многим больше, чем чешуйчатая тварь.
Итак, вход в пещеру заблокирован, к нему не подобраться. Другой вход был, но тоже завален. Оставался один путь. Поджав по себя ноги, поднявшись сначала на колени, а затем и во весь рост, она рванула вглубь пещеры, где была вода. Одиллия знала об этом потому, как эхом разносился шорох волн, ударяющихся о берег. Пока дракон сосредоточен на похитителях, у неё есть шанс пусть не удрать, но максимально себя обезопасить. Ведь если дракон окажется огнедышащим, то лучше держаться поближе к воде. На бегу со связанными ладонями она складывает из пальцев руну атаки и швыряет в потолок. Пещера сотрясается, камни сыпятся сверху, отрезая дорогу назад и вместе с тем затормаживая преследователей.
На что она надеялась… трудно сказать. В тот момент Одиллия руководствовалась инстинктами, о существовании которых прежде не догадывалась. Однако она не остолбенела от страха, могла двигаться и кое-как соображать, хоть и поджилки тряслись так, что мешали думать. Принцессы совершенно точно себя так не ведут… Но её некому спасать, за ней не явится рыцарь в сияющих доспехах, потому полагаться она может только на себя и свои силы.
Вода близко. Всё ближе и ближе. Вот только добраться бы до нее, нырнуть в прозрачную гладь и уплыть чуть дальше от берега, чтобы там переброситься в черного лебедя, совсем неприметного в темноте. Тогда у неё появится реальный шанс спастись.

У Войда дёргается кадык и капли воды стекают по шее — вынуждая замирать на месте и заставлять себя отводить глаза, чтобы не впечатать его в стенку сиюминутно.

— Покажешь мне свою комнату или здесь... позанимаемся?

Давай, дерзкий маг, суй палец волку в пасть — откусит по локоть.
Хотелось бы думать.
Но при мысли о пальцах Сэйда у себя во рту Реджинальд ощущал как мозг плавится едкой тягучей еловой смолой и весь этот жар стекает к низу живота.
Дернув уголком губ, Редж нервно кивнул вперед, на лестницу.

Точка, которую он мечтал стереть грозила наставить чернильных многоточий по всему его дому.

— Большие сиськи xxxxl и машины? А где же учебники? Чем ты тут занимаешься, м?

Ведьмак шел в самое сердце его логова, а он способен лишь жечь пристальными угольями зрачков и шагать следом.

— Если б знал, что у нас голая вечеринка — разделся бы еще на пороге. Так что, поможешь мне с последним заданием?

Новая усмешка была ответом на многочисленные фразы разной степени провокативности. Войд тянул за жилы довольно умело. В несколько быстрых шагов сократив расстояние, Реджинальд выхватил из рук Сэйда журнал, захлопнул его, бросив на письменный стол и чудом не изменился в лице, ведь между последних глянцевых страниц были заложены карандашные портреты Войда.

И это уже очень выбивалось из концепции «я просто им подрочу». Надо будет сжечь.
Рисунки, Войда или себя.

— За помощью по учебе пришел, так не отвлекайся.

В ответ на последние слова Реджинальд взял со спинки стула клетчатую рубашку и начал одеваться, глядя теперь Сэйду прямо в лицо, не мигая. Пуговица за пуговицей.
Сейчас он хотел доказать что не просто голодный глупый щенок, дорвавшийся до лакомства. Причем, доказать это в первую очередь себе. Впихнув в руки ведьмаку учебник геометрии, вытащенный откуда-то с хаотично заполненных полок над столом, вопросительно приподнял брови, скрестив руки на груди и продолжая стоять напротив кресла.
В любой непонятной ситуации скрещивай руки на груди — фирменный жест. Одновременно самоуверенная, отстраненная и закрытая поза.
Второй фирменный жест, после среднего пальца, поднятого вверх.