Мисси в очередной раз склонялась над Доктором. Она мельком, словно случайно, касалась веревки, пытаясь почувствовать натяжение узлов. Но не могла решиться ни в открытую затянуть их, чтобы причинить ему боль, ни тайком ослабить. Она говорила нежно, она шептала презрительно, она молчала. Слова не важны, они все те же, что звучали между ними уже десятки, а может, и сотни раз. Она тянула время, она пыталась заглянуть ему в глаза. Ей необходимо было увидеть этот взгляд. Нет, не прощения, не доверия, но надежды на то, что она может быть иной. Тот взгляд, отвечая на который, она сама в глазах Доктора видела себя иной и могла смотреть на себя без ненависти.
Все тщетно. Глаза Доктора слишком мутны. Он бесполезно пытался еще удержаться в сознании, но уже не мог ни на чем сфокусироваться. Его ударили по голове — она ударила. Тот редкий случай, когда Мисси слишком поддалась эмоциям и не рассчитала силу. Скорее всего, он уже почти ничего не видел вокруг. Или, по крайней мере, не видел ее. Он лишь все повторял одними губами: где Билл? Где Билл? Где Билл?
Какое разочарование. В таком случае, ничего другого не оставалось. Больше нельзя было действовать импульсивно: еще один удар, чтобы Доктор на какое-то время уснул без снов и дал ей разобраться как следует в ситуации.
Похоже, Мисси все же придется бороться с собой в одиночку. Причем как в переносном, так и в прямом смысле. Или, может быть, не бороться вовсе?
Сейчас перед ней во весь рост стояло ее собственное прошлое, со всей его притягательностью и со всеми недостатками. Знакомое лицо, такое молодое и выцветшее одновременно. Привычная утомительная многословность. И все та же ослепительная, сияющая, сжигающая все вокруг ненависть. Такая яркая, такая... упоительная.
— Не заставляй меня разочаровываться, дорогая, — услышала она голос своего второго "Я", — Слишком долго ты там задержалась с нашим общим другом. Лучше расскажи-ка мне что-нибудь интересное. Но предупреждаю, если мне станет скучно, то я сам придумаю следующее развлечение.
Он испытывающе смотрел на нее. И Мисси хотела ответить на его взгляд, посмотреть в его — свои — глаза. Но поймала себя на том, что почти боится увидеть, какой именно отразится в них. Бояться себя — это так глупо, не правда ли? И она взглянула. И вместо отражения перед ней раскрылась лишь пропасть. Пустота.
Тогда Мисси запрокинула голову и засмеялась. Весело. Отчаянно. А потом театральным жестом подняла руки к куда-то к потолку, будто к небу.
— Каков эгоист! — провозгласила она, обращаясь то ли к неведомому божеству, то ли к себе самой. Что, в сущности, в их с Мастером случае всегда было одно и то же.
Настроение ее очень быстро сменилось. Обессиленно, словно плети, бросив руки вниз, она опустила глаза и скорбно покачала головой.
— Неужели ты действительно думаешь, что само твое будущее пришло к тебе, чтобы тебя развлекать?
А потом снова посмотрела ему в лицо, теперь уже с насмешкой. И в то же время с какой-то теплотой.
— Думаю, нас обоих не сильно устроит просто «потонуть» на этом корабле, утащив за собой Доктора. Или ты все еще готов сгинуть только для того, чтобы насолить кому-то другому?
Ту свою смерть Мисси помнила лучше всего. Пожалуй, именно она и породила ее. Нет, не в том смысле, что Мастер все же регенерировал тогда. Но память об этом проигрыше, об этой зашкаливающей, захлестывающей весь мир бессильной ненависти заставила ее искать иного. Раз за разом, возвращаясь к этому воспоминанию, она спрашивала себя — зачем? Сам Мастер все еще хотел жить, она это помнила. Она это до сих пор чувствовала. И Доктор просил, буквально умолял его о том же. Так зачем он отказался тогда от жизни?
Долгое время ей казалось, что причина во все той же ненависти. Мастер знал каким-то образом, что именно его уход — его окончательная, самим им выбранная смерть — доставит Доктору больше всего страданий. Но постепенно ей стало казаться иначе. Что Мастер, вернее они оба — и Мастер, и она сама, просто не знали другого способа добиться от единственного своего — несмотря ни на что — друга и прощения, и настоящего желания не отпускать.
Только вот Мисси такой способ не устраивал. Ей хотелось не просто самопожертвования во имя поставленной большой цели, она предпочла бы хотя бы немного насладиться его плодами. А для этого ей нужно было выжить, и предпочтительно в нынешнем же воплощении.
Она медленно подошла к своему ожившему отражению и осторожно, не касаясь его, придвинулась губами ближе к уху, прошептав:
— Как насчет того, чтобы красиво доиграть эту партию, сбросить наконец слишком долго отягощавший нас «балласт», забрать все ценное и улететь отсюда на ТАРДИС? Это достаточно интересно для нас обоих?