айену кажется, что мир, сложенный на выжженных костях, гибридом своим мерзким становится ярче — белый _ свинцовый _ песочный _ маисовый ( вся палитра, выпяченная напоказ, и такая для глаз серых непривычная ); броская и яркая. ему бы прикрыть глаза, опуститься на колени, ближе, чтобы лицо с полом касалось.

айену кажется, что бог против него, и эта битва с самого зародышевого эмбриона началась. он борется за внимание, борется за принятие, борется за — неважно, что это будет, но касаться лобной костью пола он будет постоянно. айен едва дышит, задыхается на полминуты, если новых указаний нет. теряется в удобствах темноты и собственной тени, когда хищника сегодня оставляют в клетке. волку неспокойно, пасть тёплая, обжигающе-горячая, под клыками закрадываются палатинальные дырки. волк рычит первый день ( бьёт передними лапами, тычется мордой через железные прутья клетки собственного дома ). волк поскуливает на третий день ( поджимает хвост, прячет уши под громоздкими лапами ). айену неспокойно, ведь зверя не выпускают. ведь обнажить ряд хищных зубов ни перед кем не получается. а получится ли?

он атрау, у него долг под значение слова «быть» //
сильным, кровожадным, диким.

только волк лишь на словах волк. браннистарх — волк. лайс — волк.
айен не моргая смотрит на титульный лист биографии своей семьи, холод морской глади пары зрительных нервов, растворяется в хлорке. айен шипит, скулит тихонечко. айен глаза трёт, растирая кожу у тёмных кругов. айен — собака. породистая, но собака. отец не доглядел, не смог вырастить лучшую версию себя, не додал процентного соотношения природной жестокости и ума.

сколько бы айен атрау не предпринимал усилий, — этого не будет достаточно. габбас — голодный матёрый волк. ему всегда мало и он всегда жаждал больше. айен это понимает, но отдать ещё что-то, когда сам уже нагой и без ничего, не может; ладони сухие и кожа жёсткая, длинные пальцы обвивают чужую длань хозяйскую слишком сильно. айен настроен сломать птичьи косточки, возможно отгрызть фаланги безымянного и указательного пальцев.

— не лезь туда, где можешь быть обгладан хищниками.

и по выражению лица напротив, атрау понимает, что тому слишком интересно.

узнать каково это.

прочувствовать этот флёр нервозности, шаткого положения, испуга. айен знает, что мейо не испугается. он чувствует это, словно любая нечеловеческая форма жестокости сможет вызывать в нём лишь обыкновенную брезгливость и пренебрежение, но не уродливый треск полярностей человеческого ужаса. в обморок вряд ли упадёт.

хотя-

айен улыбается на долю секунды, утробное выражение лица на какое-то время обращается в человеческую морду. это происходит слишком быстро и пропадает под таким же высоким градусом — летально, будто ничего и не было.

— лебедь — прекрасное существо, человеко-птица, появляющаяся как символ возрождения и красоты. тебе не подходит здесь быть, сын августа ланмея. пастух больше всего кричащий, что перед ним волк, в итоге скончался когда пришли настоящие волки.

это как предупреждение. протянутая рука, от которой мейо точно откажется, видя совсем другую дорогу для наступления. айену не нравится рисковать людьми, любыми. выбитая несколькими рунами жестокость, завитки шрамов на бледной коже, совсем не сделали из него монстра. не внедрили в чрево злость или безумие, лишь добавили совсем немного честности, которая изредка всё же айена губила, оставляя одного в чёрной комнате. чувство сожаления, эмоции жалости — всё это такое мерзкое и на коже липучкой пристаёт; проще людей избегать, чтобы не ошибиться вновь.

он делает так, как мейо ему говорит, словно без его подсказок их танец был бы слишком деревянным и не привлекающим внимание. отсутствие разницы в росте и постоянный взгляд, направленный на атрау, добавляет лишь некой неловкости. айену хочется отсчитывать секунды, когда он сможет освободиться, снять кандалы, в которые добровольно протянул запястья.

шаг назад, останавливается, вытягивая ведущую руку вверх, оставляя достаточно места для того, чтобы прим-доминус сделал оборот. секундное движение, а после айен возвращает собственные руки на привычные, уже отмеченные места, — ладонь тёплая и его холодная рука меж лопаток.

— ты видишь врагов не в тех, мейо. я ни с кем не соревнуюсь и драться не намерен.

люди, привычно сидящие за столами и обсуждающие каждый своё, освободили места. кто-то пригласил свою жену на танец, кто-то попытал судьбу и милостиво утащил к центру зала. люди стали заполнять пространство, а айену всё становилось душнее в собственной шкуре. оболочка тяготила, одежда, вытканная из дорогих тканей, приносила дискомфорт. оттянуть бы воротник, стянуть бы всё это с себя, и залезь на самое дно. айен сжимает зубы, волчьи недовольно смотрит по сторонам, когда они с мейо делают очередной круг по намеченным уже шагам.

— смотри, многие вдохновились твоим рвением.

вновь усмешка. беззлобная, безхребтовая, ведь виски всё сдавливают мысли о том, что этот вечер добром лично для него не закончится. нейтралитет, который айен пытается держать скоро разрушится хлипким домиком.

мужчины по-свойски обвивают женские талии, прижимают к себе, качая права на тело. айен отводит взгляд от коллегии церреры, привитая планетой прямолинейность не всегда была тактическим решением. он это понимает.

их движения становятся более плавными, медленными и не такими уже динамично-привлекающими. айен делает шаг в сторону, утягивая ланмея за собой, и в моменте, совсем на короткие секунды, замедляется, чтобы прошептать на ухо:

— спасибо, что не отказал мерцелле в подготовке приёма.

и отстраняется, возвращая танцу привычное для них обоих течение движений.

— она слишком много сейчас думает о том как удовлетворить моего отца и стать ценной в его глазах, но это совсем не её часть долга. поговори с ней об этом, со мной ей всё ещё неловко.