В доках полисов Атлантиса всегда хватало забот. Торговцы прибывали и отбывали, как по часам, выгружая тяжелые тюки и ящики на «далекие заморские берега» в надежде заработать на изысканных вкусах местной знати.  Их работа не заканчивалась даже с закатом солнца. Между собой они бегло перешептывались и ухмылялись, указывая огрубевшими ладонями на массивные колонны возвышающегося на горе акрополя. Гордой вереницей перетаскивали они свои товары в сторону рынка, то и дело обсыпая местных лодочников своим бахвальством и лестью. «О, как им нравятся Атлантис и его укрепленные пристани, укрывающие в тенях садов гордый флот сената. Как необычно! Как уникально!»
Гратион всегда наблюдал за их лепетанием с плохо скрываемым утомлением и легким снисхождением.
Если спросить местную стражу, порт едва ли сильно отличался от любых других: слишком людный, шумный и, что немаловажно, притягивающий к себе охотников легко поживиться.  Преступность подымала свои носы везде, где пахло золотой монетой, и вынюхивала карманы шире, чтобы засунуть туда свои крючковатые пальцы. Вот только занимались этим в основном неместные или недавно перебравшиеся в город: те, кому было еще невдомек, что прокуратор вот уже несколько лет к ряду высылает особый отряд стражей вести ночной караул. С тех самых пор город мог гордиться тем, что количество неразрешенных преступлений в доках уменьшилось в десятки раз, а если и случалось, то по личному договору с самим прокуратором.
Гратион никак не мог взять в толк, как умудрился попасть в этот «особый отряд». Он не считал себя отличившимся выдающимися умениями да и, видят боги, не старался выпячиваться. Стражник привык, приосанившись, отвечать односложно, выполнять поручения исправно, но никогда не пытаться лишний раз дать о себе знать. Ведь чем больше кажешься дураком, тем меньше с тебя будут требовать. Практика, работавшая практически всегда. Вот только нынешний прокуратор оказался не лыком шит. Всякий раз он будто видел стража насквозь, охотно и по доброй воле отправляя Гратиона в самый пыл городской суеты, при этом приговаривая похвалы. Всякий раз мужчина прикусывал язык и старался не сильно хмуриться, слыша, с какой хищной гордостью правитель говорит о своей «полиции».
В отряде, отправленном на патруль сегодня, Гратион был самым юным, потому по негласной традиции, в принятии которой молодой человек голоса не имел, отсылался в обход самой долгой тропы, что проходила от порта до рынка и дальше по узким проулкам «улиц блаженства». И, хотя улицы могли называться «блаженными», их содержимое было на порядок порочнее вырисовываемой фантазией картинки, особенно в ночное время суток. Услышав предстоящий ему путь, мужчина тяжело перевел дух и слегка поежился на морозном воздухе.
«Угораздило же», — сплюнул Геланор, натянув шлем покрепче и молча зашагав в направлении опустевшего к ночи рынка. Хотел бы он побеседовать с тем, кто определил его в «особый караул». О, как бы он наговорил ему за то, да и за это тоже. Однако с диким вепрем спорить было безопаснее, чем с нынешним прокуратором, потому Гратион покорно плыл по течению, наблюдая за тем, в какие новые подозрительно грязные воды оно его занесет.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, когда Гратион добрался до «улиц блаженства». В темных проулках веяло помойным смрадом и спиртом, но мужчина давно привык к подобному антуражу. Он легким движением поправил шлем, ухватился покрепче за ксистон и зашагал выверенной, марширующей походкой по крошащейся кладке самых злачных улиц города. То и дело до его ушей доносились далекие возгласы, хохот и пьяные всхлипы, на которые стражник, впрочем, не обращал никакого внимания, почитая за естественный шум «улица блаженств». Взгляд его, сфокусировавшийся, но не цепляющий ничего конкретного, скучающе блуждал по дверям домов, а ум перечислял в голове: «Таверна Золото Руна», «Бордель Мадам Мастридии», «Лавка Шестелапого Хос…а?». Стражник резко остановился, втыкая кончик копья в землю.
На его пути стояли двое мужчин. Один, очевидно только вышедший из борделя, и второй, чьего лица Гратион не мог рассмотреть. А между ними разгоралась до боли знакомая сцена, которую ввиду особенности службы дозорный видел великое множество раз. «Не позавидуешь работникам Мадам Мастридии», — подумалось Геланору, но он тотчас был вынужден поймать свои мысли и припрятать их куда дальше. Ведь, когда его глаза смогли выловить отдельные черты потенциальной жертвы, Гратион заприметил причудливую, совершенно не подходящую борделю одежду. Либо бордель начал использовать чужеземные ткани для привлечения клиентов, либо выходец из борделя был вовсе не работником, а простым несчастным, кого угораздило нарваться на неприятности.
Стражник подавил очередной вздох. Будь этот юноша работником или хотя бы постоянным гостем борделя, за ним бы приглядели местные охранники или сама Мастридия. Однако ситуация накалялась, а помощи, как видно, ждать не приходилось ни от кого кроме зазевавшегося дозорного. Нахмурившись, Гратион присвистнул, тем самым обратив на себя внимание пристававшего. Широкоплечий шкаф грубоватого сложения и слегка горбатый… Из уст Геланора вырвался еще один тяжелый вздох.
— Опять ты за старое, Диодор? – гаркнул он сердито, покрепче ухватившись за копье, — Никак тебя жизнь не научит прекратить распускать свои лапы!
Именуемый Диодором резко развернул свою, перекошенную яростью и заметно хмельную «морду», невольно выпуская свою жертву из крепкой хватки лишь за тем, чтобы во все глаза уставиться на объявившегося стража.
— Будь ты умнее, прошел бы мимо, — Гратиону не пришлось по душе, как недобро ухмыльнулся собеседник, демонстрируя ряд неровных зубов, — Кишка тонковата будет мне мешать, псина прокураторская. Вас разве не учат выбирать противника по размеру?
Стражник заметно напрягся, заметив то самое выражение, с каким обычно еще более недобрая мысль посещает такие похабные умы, какие были у Диодора.
— Или хочешь увести мой товар? Да я твоими внутренностями окрашу эти двери!
«Что же за день такой», — подумалось Гратиону. Стараясь не терять бдительности, он перевел взгляд на чужеземца и как можно аккуратнее кивнул ему в противоположную сторону улицы: во мрак, где при желании можно было быстро скрыться от взглядов двух мужчин и убраться по добру, по здорову, пока развратный громила был отвлечен новой мишенью. Дозорному лишь оставалось надеяться, что незнакомец способен считать его предложение о побеге без слов.

[html]<iframe frameborder="0" allow="clipboard-write" style="border:none;width:614px;height:244px;" width="614" height="244" src="https://music.yandex.ru/iframe/album/3211632/track/26918475">Слушайте <a href="https://music.yandex.ru/album/3211632/track/26918475">See You Again</a> — <a href="https://music.yandex.ru/artist/48300">Wiz Khalifa</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]

Магия всегда была для нее отдушиной. Это то, что не требовало от нее жертв и испытаний, то, в чем она была уверена, и то, что было с ней всегда, не смотря ни на что. Меллериль находила в плетении покой и равновесие, которые были недоступны ей в обычной жизни, где постоянно все шло не так.
Возможно, не будь она в юности так сильно охвачена мыслью служить правосудию, что тяжким бременем нес Дом Обсидиана, она бы так и осталась в Башне, посвятив себя исследованиям. Помнится, в год ее выпуска преподаватели знатно присели девушке на уши, говоря о карьере и успехах, которые дома ей не светят. Глуха была Мелл к их словам. Как в общем-то и все подростки.
Идеалы были превыше здравого смысла, а дальновидность ограничивалась романтизированными образами, которым суждено было разбиться после первого же задания. Одно лишь упрямство не позволило развернуться и уехать обратно в обитель магов, позорно признав чужую правоту. Уж лучше смерть.

Впрочем, Башня для чародейки не осталась в прошлом. Испытывая непреодолимую тягу и интерес к природе плетения и его возможностям, Мелл так или иначе возвращалась в эти стены, тратя свое редкое свободное время на помощь в исследованиях. Для того, чтобы возглавлять их или же участвовать в различного рода экспедициях, у нее, к сожалению, совершенно не хватало времени, однако определенный вклад девушка все же вносила. Хотя, могла бы, конечно, намного больше…

В эту экспедицию Меллериль отпрашивалась, как настоящая школьница, впервые решившая, как взрослая, отправиться в соседний город. Не потому что беспокойные родители не желали отпускать дочь в столь дальние края, а потому что беспокойное начальство не видело рациональных причин позволять ей покинуть княжество на такой неопределенный срок.
Пришлось подключить все свое обаяние и собрать все имеющиеся аргументы в кулак, а также заблаговременно подыскать себе замену, которая справится с напором сомнений и недовольств. Но так или иначе, к экспедиции леди Оникса все же присоединилась.

---

Корабль отошел на рассвете, размеренно покачиваясь на легких волнах. Погода для начала путешествия была прекрасная: ни тени облачка, спокойный ветер, который подгонял их судно вперед, и теплое солнце, что грело палубу, на которой удобно расположилось большинство экипажа.
Меллериль, гордо пряча внутри свою маленькую тайну об отношениях с морскими водами… да и не только морскими, опасливо держалась подальше от бортов. Чем она думала, когда сунулась в плавание? Вопрос интересный и требующий размышлений, потому как вот так сходу Мелл бы на него не ответила. Цель экспедиции настолько ей глаза застила, что девушка решила взглянуть своим страхам в глаза. В конце концов, ей же не вплавь предлагается догрести до места, а всего лишь тихо и мирно сидеть в каюте, пока они не причалят.
Собственно, поэтому первые часы их путешествия эльфийка провела больше внутри судна, слушая бесконечные подробности предыдущих вылазок господина Морнина, который нашел в ее лице новую жертву, пребывающую в ужаснейшем неведении о его успехах. В какой-то момент Мелл поймала себя на мысли, что вот конкретно сейчас идея вывалиться за борт перестала ее пугать. А спустя еще пару мгновений возникло непреодолимое желание утянуть за собой туда и рассказчика.

К вечеру, когда все уже наконец разбрелись по своим делам, а господин Морнин наконец освободил ее из своего словесного плена, Мелл нерешительно поднялась наверх и замерла в дверях. Качка ее немного утомила и хотелось просто подышать свежим воздухом, однако подняться на палубу в одиночестве, когда там уже темно и никого нет…а ты все еще, как и несколько часов назад, не умеешь плавать… настолько Меллериль в себя не верила. Потому и стояла на ступенях, вцепившись руками в поручни и решив, что подышать можно и здесь.
Легкие одежды развевались на ветру вместе с густыми локонами. Морской воздух сделал их совершенно непослушными, так что чародейка уже даже не пыталась их собрать, позволив им пышной копной лежать на плечах. Было так тихо и спокойно, что нутро с непривычки сжималось. Может, все-таки вернуться? Мелл задумчиво подняла голову, завороженно смотря на появляющиеся звезды. Еще чуть-чуть постою…

В эти часы юноша искренне жалел, что не обучен совершенно никакому целительству.

И потому каждый из тех часов превратился для него в молчаливую пытку, пожирающую изнутри хуже любых стрел, мечей и трезубцев. Во многом Ноантис обвинял отца, сторонился его общества и сближаться с ним не хотел. Сегодня все перевернулось. Винить Ноа начал лишь себя, полностью, справедливо принимая на себя этот груз.

Если бы он не пошел никуда.
Если бы не проявил свой характер.
Если бы...

История, увы, сослагательного наклонения не знала, а потому ему только и оставалось, что мерить шагами коридор, в который раз отмахиваться от лекарей с их предложениями и даже требованиями "Вам нужно лечь". Не нужно ему никаких "лечь". Ему и сесть-то было невозможно - настолько глубока была его душевная рана, которую сам же себе и нанес своим идиотским поведением.

Ноа было интересно - думал ли отец прежде, чем броситься на его поиски? А если думал, то...сколько? И окажись они в противоположной ситуации, то что бы сделал сам юный океанид? Сейчас он даже подумать ни о чем подобном не мог. Все мысли Ноантиса смешались в один большой комок болезненного беспокойства и страха. И даже после того, как его уверили, что рана не смертельная, а целители быстро поставят отца на ноги, унять эти ощущения было невозможно. Их подпитывал гнев - подпитывал щедро, богато. Гнев на ту ублюдочную сухопутную стрекозу, на его мелкого помощника, которого там же и задержали (хотя у Ноа было дичайшее желание втоптать мерзкого подельника в ближайшую лужу и не отпускать пока тот не задохнется), на третьего из тех фей...И на самого себя. Больше всего на свете.

- Господин Ноантис? - голос вырвал океанида из размышлений - он сидел за пределами отцовских покоев. Не пускали. Так что же? Он сидел под дверью и едва не уснул прямо на пороге, опершись о массивное дерево.

Резко вскинув голову, Ноа поймал взглядом силуэт той самой девушки, которая наведывалась к отцу после его ухода.

- Что там? Скажи мне! - он хотел было подскочить, да силы в ногах не было, поэтому просто дернулся, протянув руку и загораживаясь как от солнышка. Да только вот за окнами давным-давно стемнело, а усталость накатывала сильнее, чем обычно. В руках у девушки был небольшой поднос, но не с лекарствами или колбочками, а с...

"Еда? Это..."

- Вам нужно поесть. Лекари говорят, это обязательно в вашем...состоянии, - девушка едва заметно улыбнулась, протягивая океаниду поднос с несколькими маленькими пиалами. В них были как порции морских деликатесов, так и овощи с фруктами неведомого Ноа названия.

- Не хочу, - Ноа почти отмахнулся, отворачиваясь в сторону. Он не мог думать ни о каких яствах, когда за стеной тот,  кто сполна пострадал за него сегодня. Из-за него.

- Поешьте - и я попрошу, чтобы вас пустили внутрь, - выдержав небольшую паузу, промолвила эльфийка.  Она все еще настойчиво держала тарелку перед Ноантисом - но на почтительной дистанции. А вот это подействовало. Ноа, конечно, про себя ругался весьма грязными словами, но сил ругаться вслух у него просто не было. Когда  с едой было покончено, океанид поднялся, держась за дверную раму, и мотнул головой в сторону ручек.

- Впусти.

Он не волен был здесь приказывать и распоряжаться - статус не тот.

Но в этот раз никто не стал его останавливать и осаживать. Все все понимали.

***

Ноантис не знал, когда сознание уплыло. Не запомнил позы, в которую провалился. Но шаги его были тихими и легкими, как будто боялся разбудить лежащего на кровати отца. Еще утром они готовы были вгрызться друг другу в глотки, а теперь...Стало вдруг так тихо, словно ничего и не было. Лишь свободный ветер за пределами этих стен напоминал о том, что они все еще живы. Что реальны. И что роднее друг друга у них никого не осталось.

Он не видел никаких сновидений. Просто блуждал в тумане, слишком спокойном, чтобы быть правдой. Даже дышал в этот раз тихо, а пробудился от касания не сразу. Чуть задрожали веки, дернулись слегка кончики пальцев...

- М-м-м?..

В горле было очень сухо и все еще ощущался привкус какого-то из местных фруктов на языке. Тяжесть чьей-то ладони. Глаза в  полумраке залитого лунным светом помещения. Ощутимая боль в ногах - ведь Ноа просто уснул, положив голову на край кровати, а ноги так и оставив на полу. Бороться со сном он пытался - вначале. Когда слушал чужое дыхание, наблюдал за тем, как вздымается грудь. Боялся прикоснуться, видя отпечатки тревоги на отцовском лице...

"Это же ты виноват, что так случилось".

Ноа, едва открыв глаза, ощутил довольно сильное смущение, как будто...Да, как будто мир перевернулся и сейчас перед ним не его вечно холодный и занятой отец, а кто-то по-настоящему дорогой. И этот кто-то жизнь готов был сложить ради спасения своего сына.

- Прости, я не заметил...я долго ждал, пока ты проснешься, а тебе пришлось... -  юноша отстранился, отводя взгляд в сторону. Как же невероятно тяжело ему было подбирать какие-то слова сейчас. Хотелось просто молчать, но таким образом переживания никуда не уйдут. А чтобы избавиться от них, нужно хоть что-то сказать, выпустить их на свободу. Хотя бы ненадолго. - Я боялся, что ты погибнешь...там...Лекари сказали...что еще бы несколько сантиметров ниже и...

Говорят, что мужчинам негоже плакать и что это все женский удел, но юный океанид был страшно близок к тому, чтобы заплакать прямо сейчас. Накопившаяся усталость и переживания навалились на него разом, потому он сейчас вовсю отворачивался, стараясь не смотреть на отца. Повязка на его груди и общее состояние только усугубляли положение, напоминая Ноа о случившемся и о том, что все это произошло по его вине.

"Только не сейчас. Ты сделаешь ему больнее. Понимаешь?
Скажи же хоть что-нибудь..."

- Спасибо, что...пришел за мной, - если бы мог, Ноантис сказал бы больше, но слова совершенно не хотели идти на ум. А голос дрожал так сильно - так же, как и ладонь, оставшаяся лежать на кровати. Моменты подобной слабости Ноа мог показать лишь двоим людям в своей жизни.

Теперь - троим.